Как жить с французом? - читать онлайн книгу. Автор: Дарья Мийе cтр.№ 46

Я дождалась предпоследнего дня пребывания Гийома, когда все были измождены спорами и согласны на все. И предложила имя Кьяра. Оно быстро и без проблем прошло все этапы согласования и было утверждено и отцом, и бабушкой. Гийом уехал со спокойной душой, а я занялась оформлением Кьяриных документов.

* * *

Господи, зачем ты дал человеку пальцы? Разве не для того, чтобы печатать на клавиатуре? Я уже десять минут препиралась с работницей паспортного стола за правильное написание имени «Кьяра» в латинском варианте.

— Ну видите, система выдает мне Кyara! — восклицала она, тыкая пальцем в отвернутый от меня монитор.

— Но это неправильно, понимаете? — настаивала я. — Ваша система придумала какое-то новое имя и хочет, чтобы я так назвала свою дочь.

— Система считает, что имя «Кьяра» по-английски пишется именно так. А систему разрабатывали специалисты и утверждали в министерстве, — отвечала она.

— Но, видимо, в министерстве нет специалистов по итальянской орфографии. Это имя итальянского происхождения и пишется через Ch и i. Проверьте по Интернету, если не верите.

— Да что мне Интернет! Мало ли чего там понаписано! — отмахивалась чиновница.

— Послушайте, я понимаю, что ваши коллеги из министерства не обязаны знать все языки мира, — переходила я на вежливо-заговорщицкий тон, — но и вы меня поймите: мою дочь зовут Кьяра, а ваша система предлагает мне называть ее Кярой. Кьяра переводится как «светлая», Кяра — это почти «кара». Чувствуете разницу?

— У нас все автоматизировано, — пожимала плечами моя визави.

— А вы не можете поставить курсор в строчку и напечатать правильно? Пальчиками? — допытывалась я. — Ведь не машины командуют людьми, а люди — машинами.

— Изменить что-то в системе?! — страшным голосом переспрашивала дама. — Нет, что вы, это исключено!

— Давайте я напишу прошение вашему начальнику, разработчику системы, министру или кому еще надо. Я не могу позволить девочке жить под именем Кара.

— Не надо никому ничего писать, — устало отнекивалась чиновница. — Пока письмо до министра дойдет, девочка уже станет совершеннолетней и сможет сама прийти в паспортный стол и поменять имя на какое-нибудь человеческое. А то оригинальничают тут, а потом нам разбираться…

Я выдержала драматическую паузу.

— У нее отец француз, понимаете? С Корсики, есть такой остров между Францией и Италией. Корсиканец — это еще хуже, чем француз. У них до сих пор в ходу кровная месть. Мы две недели не могли договориться об имени. Вот еле-еле нашли компромисс. А вы говорите — «Кара». Да он и ребенка не признает после этого…

Этот аргумент работал безотказно. В официальных инстанциях, узнав, что отец девочки француз, на меня смотрели с сочувствием. Еще год назад эта новость вызывала бы зависть, но история Ирины Беленькой заставила всю нацию жалеть французских жен. «Он француз» — и это сразу снимало вопросы, почему я не замужем, а у дочки в графе «Отец» стоит прочерк.

Лицо чиновницы потеплело.

— А-а… Как же это вас угораздило?..

— Да вот, — неопределенно ответила я, глядя в пол.

— Ну, может, оно и лучше, если не признает.

— Возможно, — вздохнула я. — Но ведь кровная месть…

Паспортистка нервно поправила очки:

— Ладно, вобью я вручную ее имя так, как надо, черкните на бумажке вот тут. C-h-i-a-r-a. Есть. Только обращение к начальнику все-таки напишите. Прошу, дескать, сохранить… написание имени моей дочери…

— Международно принятое? — подсказала я.

— Точно, «международно принятое написание имени моей дочери» и так далее. А теперь давайте в кабинку для фото.

Очевидно, что самым нужным документом в жизни Кьяры будет загранпаспорт. Его необходимо было оформить в кратчайшие сроки — раньше постановки на учет в детский сад и полиса медицинского страхования. Поэтому дочка предстала перед биометрической фотокамерой в три недели от роду. Ее головка безвольно перекатывалась по плечам, а глаза не желали открываться и смотреть в две намеченные на экране точки.

— Ваш палец не должен быть виден на фото, — кричала через стену сотрудница паспортного стола.

— Поняла, — кричала я в ответ. — Уберу по команде.

Я придерживала головку в нужном положении сложной распоркой из большого, указательного и безымянного пальцев и отпускала, когда дама кричала «Снять». Головка заваливалась вбок или назад быстрее, чем успевала мигнуть вспышка. После пятой попытки паспортистка сдалась и снова отступила от протокола:

— Поверните ее по диагонали, пусть голова хоть висит прямо по отношению к плечам. Я потом разверну кадр в фотошопе.

Через две недели Кьяра получила первый в жизни выездной документ, еще через две недели — первую визу, а когда ей было два месяца, села в свой первый самолет. То есть сидеть она еще не могла — она висела в слинге, перекинутом через мое плечо. Так она ехала знакомиться со второй родиной.

То, что женщины обходятся дорого, Гийом понял не тогда, когда я попросила его взять за правило угощать меня в ресторане. И не тогда, когда он с лихвой переплатил за сомнительный отпуск в зимнем Египте. И даже не тогда, когда узнал, что из-за авторитарной политики ценообразования Москва — одно из самых дорогих авианаправлений в мире. То, что женщины обходятся дорого, он понял, впервые получив полный счет за аренду квартиры, которую до сих пор снимал на пару с Готье. Друг детства спешно съехал в преддверии нашего с Кьярой визита.

Гийом стоял посреди пустой квартиры и мысленно подсчитывал, во сколько ему станет экипировать ее заново холодильником, стиральной машиной и столовыми приборами — все это принадлежало Готье и последовало за ним на новое место. С Гийомом остались только верные диван-кровать, микроволновка и гитара. Он стоял и думал, что этих трех предметов ему вполне хватило бы для счастливой жизни, но из телефонной трубки доносился мой звонкий голос: «…манежик, игровой коврик, а еще обязательно детский стул и кроватку».

К нашему приезду Гийом потратил все сбережения на покупку необходимой бытовой техники. Он ел из глубокой чашки, использовал кухонный нож вместо столового и вообще почти потерял человеческий облик. Пришлось срочно одолжить у друзей машину, а у Кьяры — надаренный родственниками «детский капитал» для визита в «ИКЕА».

* * *

«ИКЕА» для французской молодежи — предприятие домообразующее: жилища граждан до тридцати пяти лет в ультимативном порядке обставлены по ее каталогам. Каждый третий житель страны наизусть знает актуальный прейскурант продукции. Стеллаж Билли, комод Мальм, бокалы Свалка и столик Лак стали обязательным для среднестатистической квартиры, а тайком вынесенные из магазина каталоги — любимым туалетным чтивом. В «ИКЕА» непременно наведываются накануне самых важных в жизни событий: переезда от родителей, свадьбы, рождения ребенка, сборов в школу. За год французские магазины фиксируют пятьдесят миллионов визитов, из них львиная доля приходится на выходные дни. Поэтому субботняя забастовка в магазинах шведской марки так или иначе отпечаталась в биографиях тысяч людей, приехавших к заветным синим амбарам с голодно лязгающими багажниками. У ворот магазина в одном из парижских пригородов активисты в ярко-зеленых майках курили, болтали и гордо позировали перед камерами мобильных телефонов, высунутых из окон проезжающих машин. На майках были приколоты альбомные листки с призывами: «Не позволим шведам наживаться на нас». Потенциальные клиенты с чувством жали руки бастующим. Некоторые даже подкармливали их шоколадом. Ведь за неделю, что разыгрывался мебельный конфликт, стараниями профсоюзов и СМИ общественности стало известно, что французские филиалы в прошлом году принесли «ИКЕА» пятьдесят два миллиона евро чистой прибыли. А из душещипательного интервью «простой работницы Каролины», которая отдала пять лет жизни отделу детской мебели магазина под Парижем, слушатели крупнейшей новостной радиостанции Эр-тэ-эль узнали, что работники «ИКЕА» получают тысячу триста евро — критический минимум по меркам столичных заработков.