– Смешной барин, – загоготал седоусый городовой. – Ну и как же ты это сделаешь, милок, если у тебя самого лапки в «браслеты» закованы?
– В самом начале карьеры, будучи в чине подпоручика, я ловил «домушников», открывавших сложнейший квартирный замок обычной булавкой, – ласково улыбнулся Каледин. – На войне, чтобы победить противника, следует досконально знать его методы, поэтому нас обучали всем премудростям. С тех пор у меня в поясной ремень всегда воткнута пара булавок – на всякий пожарный случай. Короче говоря, – перед лицами остолбеневших городовых звякнули наручники, – я их еще в машине снял.
Далее последовала серия коротких и точных ударов, сопровождаемых деревянным стуком – сначала приклада о головы, а потом падения двух тел на тротуар. Не дожидаясь, пока на помощь городовым выбегут из «кутузки» их коллеги, Каледин галопом рванул в сторону Цветного бульвара: пробегая мимо одного из мусорных баков, он на ходу забросил туда карабины. Минут через семь, задыхаясь, он достиг цели – алого здания с колоннами в полусотне метров от департамента. Насколько он помнил, именно тут каждый день парковался подержанный черный «Пракар». Его владелец, как цинично считал начальник эмвэдэшного гаража штабс-капитан Мельников, «еще не достиг нужного статуса», чтобы иметь право на свою стоянку – поэтому автомобиль приходилось пристраивать подальше от здания. Еще издали Каледин убедился: это тот самый «Пракар» – заднее стекло выбито выстрелом, на багажнике – следы от пуль. Синие полицейские номера сослужили добрую службу – автомобиль спокойно проехал весь центр Москвы в таком виде, и его не остановили. Вспрыгнув на багажник и оперевшись на здоровую руку (левая еще болела после падения), Федор ударом обоих каблуков вышиб остатки стекла, протискиваясь в салон. Пустая «внутренность» «Пракара» не принесла сюрпризов – повсюду только стеклянные осколки. Следов крови нет – везучий, сукин сын, а ведь полный барабан «нагана» в него высадил. Уже без всякой надежды он приоткрыл «бардачок» – на коврик под сиденьем мягко плюхнулось что-то бурое, завернутое в два слоя плотного целлофана. Надев перчатку, Каледин взял бесформенный предмет, поднял его поближе к свету… и замер.
Это была половина человеческого сердца, перевязанная подарочной ленточкой – сложным бантом, которым девушки вяжут свадебные букеты.
Каледин выпрямился, вспоминая лицо владельца машины. Он уже видел его этой ночью – на даче у Смелковой. Сколько же лет убийца работает у них в МВД? Кажется, год или два. Молодой парень, первое место работы, скромное жалованье. Красивое лицо с юношеским пушком на щеках… Никто серьезно не воспринимал этого человека, считал за кисейную барышню – корнет из «Гусарской баллады», да и только. Вместе они выезжали на все места преступления – и этот мальчик, рассматривая изуродованные тела, готов был упасть в обморок. «Оскара» парню дать – актер высшего класса.
Зажав пакет в обтянутой перчаткой руке, Каледин скачками, которым позавидовала бы и африканская антилопа, преодолел расстояние до здания полицейского департамента. Городовой на входе поспешно козырнул, удивленно глядя на помощника уже бывшего директора: взлохмаченный, щека порезана, одна рука в крови, в другой – кусок мяса в пакете. Спрашивать, что случилось, вахтер элементарно постеснялся. Может, человек собрался с кем-то на шашлыки ехать, да в дороге взял и поссорился.
– Адъютант Волин на месте? – с ходу поинтересовался Каледин.
– Никак нет-с, ваше высокоблагородие, – вскинулся городовой. – Он примерно за полчаса до вашего ухода выбежал, как на пожар торопился. С тех пор не приходил. Прикажете позвонить ему на мобильный?
– Нет, – мотнул головой Каледин. – Звони лучше в опергруппу, если там кто-то сейчас на месте есть. Пусть зайдут ко мне – выезжаем домой к Волину.
…Не дождавшись лифта, он побежал по лестнице, прыгая через ступеньки.
Глава тридцать шестая
Врата времени
(23 февраля, четверг, Вена)
Женщина с полуседыми волосами, собранными в пучок, в круглых очках на носу и старомодной кофте с кружевами, напоминающая сельскую бабушку из молочной телерекламы, тихонько приоткрыла дубовую дверь, отлично смазанные петли не издали ни малейшего скрипа.
– Alles in ordnung, Frau Trachtenberg? – радушно спросила она.
Строго кивнув, смотрительница прошла по коридору. Все начальство переполошилось, когда пришел факс из главного управления русской полиции – с рыжей дамой следовало быть как можно любезнее. Надо же, фамилия у девушки немецкая, сама, кажется, принадлежит к арийской расе, а говорит плохо – с ужасным акцентом, будто турецкий гастарбайтер. Эти дикие «фольксдойче»
[37]
в своей варварской России окончательно обрусели.
Алиса внимательно читала текст на английском языке, быстро делая пометки в служебном блокноте с гербом князя Сеславинского. Смотрительница по ее просьбе притащила целый ворох пожелтевших бумаг: не только перевод финикийских табличек из книги, подаренной кайзеру Францу, но и отдельные документы из архивов Вены и Будапешта (бывшего до 1918 года в составе Австро-Венгерской империи) по жестоким серийным убийствам женщин, происшедшим в период с XVIII по XX век. Уже через десять минут Алиса добралась до конца перевода. Этот кусок текста и искал Каледин – по неизвестной причине он не был выложен на сайте архива.
«Слова эти вложены в уста мои Господином твоим, повелителем Вселенной – Баал-Хаммоном. Когда подаришь ему артефакты из четырех ларцов, разрешит он тебе продолжить свой путь – прямо к священным стопам Танит. Приди и поклонись божественному величию пятым ларцом – извлеки из его головы последний артефакт и дай ему вдоволь глотнуть сока Луны. Если Танит благосклонно примет твой дар, то знай – твой час пришел, и врата времени открылись пред тобой. В последний день возьми большую печать Баала – а в центре ее укрепи малую печать Луны. И да зажжется священным пламенем алтарь Баала, и возложишь ты на печать Луны почку, сердце, матку, и печень, и мозг из всех пяти ларцов: и поглотит их Господин твой, Баал-Хаммон, обретя великую силу. И наступит время обряда очищения. Наложи на свое тело смесь пяти бальзамов, исполни танец радости в честь великих богов. Принеси женщину, укрепи веревками чресла и руки ее под крышей, чтобы животворящее лоно ее оказалось над малой печатью Луны. Отвори отточенным клинком ее чрево, распусти душистым цветком упругие перси. Встань под благодатный дождь, купайся в нем и обратись с молитвой к божествам Солнца и Луны. И должна женщина оставаться живой, пока последняя капля бальзама не покинет жилы ее – случись по-другому, не услышат тебя Баал и Танит. И соединятся в эту ночь Баал и Танит, и вольют свою влагу друг в друга – огнем вспыхнут Луна и Солнце, содрогнется Земля от крика Танит и мощи Баала. И вознаградят тебя боги тем, что на 20 лет исчезнут годы с чела твоего».
Алису затрясло. То ли от усталости, переплетающейся с недосыпом и дискомфортом от перелета, то ли от прочитанного – ее начала бить мелкая дрожь. Не в силах сделать новую пометку в блокноте, она с трудом встала и побрела к стоящему в углу кофейному автомату. Нашарив в кошельке монетку в два евро, оставшуюся от полученной с таксиста сдачи, она опустила ее в прорезь мигавшего огоньками автомата. Тот поделился с ней порцией разбавленного эрзац-«капуччино» из порошка. Глотнув кофе из бумажного стаканчика, Алиса привычно обожгла язык, появилось страшное желание запустить стаканчиком в стену. Столько лет уже пьет кофе, и всегда одна и та же история – с первого глотка обжигается. Fuck.