Форсайты - читать онлайн книгу. Автор: Зулейка Доусон cтр.№ 62

Гроб был крохотный, Майкл бы просто не поверил, если бы не увидел его собственными глазами. В море цветов почти затерялся полированный ящичек искуснейшей миниатюрной работы, почти шкатулочка для куклы.

Майкл тяжелым взглядом рассматривал собравшихся. До чего же dies malus ! В первом ряду была Динни, бледная и стойкая, с таким спокойным лицом, что становилось жутко. Каштановые волосы она забрала под шляпку, короткая вуаль окаймляла милое печальное лицо. Юстэйс стоял рядом с ней, держа ее руку в своей, пальцы их переплелись и покоились на его молитвеннике. Он решительно глядел перед собой на витражное окно, сквозь которое свет утреннего солнца падал на алтарь и на маленький гроб яркими, как самоцветы, пятнами. Рядом с дочерью виднелась леди Черрел, время от времени приподнимавшая вуаль и утиравшая глаза. Генерал, отец Динни, поглаживал руку жены и разочек кашлянул.

Потом Майкл обозрел остальных дядюшек, сидящих в следующем ряду, мрачных, как строй солдат, ожидающих последнего боя, лучших людей в мире – Адриана, Лайонела и, наконец, Хилери в его церковном нагруднике. Хилери будет служить вторую мессу у Святой Алиции, куда доставят тело (Майкл запнулся при мысли о том, что «тело» это – крохотный, новорожденный младенец). Позади них сидел брат Динни, Хьюберт, и его жена, Джин, с одной стороны, вторая сестра, Клер, – с другой. Тони Крум, за которого Клер отказывалась выйти замуж уже восемь лет, благоразумно сохраняя его таким образом как друга и возлюбленного, решил, что ему лучше не присутствовать на похоронах среди близких.

Не вытягивая шею, Майкл не мог увидеть многих Дорнфордов, но ему и незачем было глядеть. Все они, точь-в-точь как мы сами, думал он, колеблются между скепсисом и скорбью и гадают, как же получше перебраться с одного неудобного берега на другой.

Слева от Майкла его мать открыла свой молитвенник, захваченный из дому, чтобы следить за текстом. Он взглянул на страницу, которую она читала. То были утренние молитвы:

«…даруй нам мир».

О, Господи, да, пожалуйста, даруй нам мир! Майкл поднял голову к сводчатому потолку и почувствовал, как это движение прояснило его взгляд.

В церкви было человек тридцать, все Черрелы, Дорнфорды и их непосредственные партнеры по браку. Близость их и родство вроде бы немного помогали, не надо было шарить в запасах тающего мужества, чтобы попристойней здороваться с более далекими людьми. По родственному инстинкту обе семьи были одеты в такой одинаковый траур, словно все костюмы и платья скроены из одного и того же рулона чернейшей материи. Ни на ком не было ни застежки, ни броши, отражавших свет; все светлое поглотила тьма, разве что – кроме света, падавшего на гроб младенца. Кроме этого, все было подернуто завесой самой суровой сдержанности.

Сперва Майкл погадал, не связано ли это хоть частью с тем, что церковь – католическая, а она для его менее строгих, англиканских воззрений требует большего порядка и большей чинности. Майкл припомнил похороны своего отца два года назад – последние, на которых он был. Тогда церемонию пронизывала какая-то мрачная веселость – настолько, насколько Барт, воплощение общественного благоразумия, счел пристойным допустить. Но когда его взгляд опять упал на маленький гроб, залитый цветным светом, Майкл понял, что дело вовсе не в церкви. Сдержанность, стальной рукой державшую каждого из них, вызвала ненормальность ситуации. Несомненно, так будет и в Кондафорде. Каждый был просто растерян и не знал, как надо себя вести. Как пристойно оплакивать жизнь, которая и начаться не успела? Как сказать что-нибудь в утешение? Как начать дело скорби?

Появились священник и служки. Все встали, окружив черным кольцом крохотный гробик. Из органа, сзади и вверху, донесся заунывный аккорд. Хор запел первый стих.

О Господи! Майкл понял, что не должен глядеть на Флер, иначе для него все кончено. Глаза уже заволокло. Что она должна думать? Шесть дней назад это могла быть Кэт!..

В начальном стихе хор достиг последней, пронзительно нежной ноты, такой болезненной, такой невыразимо печальной. Только подумать, что такая красота перенесет через реку маленькую утраченную жизнь!

Уголком глаза Майкл заметил, что Псалтырь в руках у Флер дрожит. Он тихо положил свою на подставку перед собой и, не поворачиваясь, поддержал ее книгу. Теперь они вместе, вдвоем держали одну Псалтырь.

Глава 11

Флер делает следующий шаг

Всю неделю, от приезда в клинику и до похорон, Флер провела у кроватки своей дочери: сперва, до понедельника, – на Харли-стрит, а потом, когда два врача решили, что кризис совсем миновал, – в затененной детской, дома. Все это время мыслями и действиями управляла та ее часть, которая давно уже ведала жизнью жены и матери. Когда Кэт открыла глаза, она увидела над кроваткой Флер, улыбающуюся, утешающую, воркующую. Когда надо было дать лекарства, их давала Флер, подбадривая, а потом – хваля. Флер следила за малейшими изменениями температуры, она заставила сиделку вести строгий учет всему, что только съела и выпила больная. Если Кэт спала плохо, Флер вообще не спала; она не выходила из дому с понедельника до четверга; а в пятницу, после этих ужасных похорон, была почти рада вернуться на свой пост. Короче, в эту неделю затворничества она значительно больше была матерью, чем когда-либо с самых младенческих дней своей дочки.

В субботу, после легкого, но позднего завтрака в детской, прямо с подноса, который она держала на колене, вспомнив, конечно, как Винни-Пух завтракал, Флер прочитала две главы из «Эммы», поцеловала приятно теплый лобик и согласилась на уговоры сиделки подышать воздухом. Хорошая прогулка, сказала та, пойдет ей только на пользу.

– Да, Финти, – отвечала Флер. – Пожалуй, вы правы. Может быть, я пообедаю в клубе.

По пути с верхнего этажа она зашла к себе переодеться. Надела рыжеватый с золотом костюм, который очень шел к ее волосам, а подкрашивая рот, увидела в зеркале, как сурово поджаты губы под свежей помадой, и только тогда поняла, почему переодевается и для кого. Тема, которая занимала ее мысли на обратном пути из Уонсдона, совсем испарилась из головы на всю неделю. Теперь, когда долг был выполнен и она изучала в зеркале свое лицо, это вернулось, и не всерьез. Скорей всего, ей казалось, что необходимо – просто надо – знать, как обстоят дела.

Выйдя из дому, Флер пошла к Сент-Джеймс-парку, прошла сквозь него, сделав не больше дюжины глубоких вдохов, пересекла Пэлл-Мэлл и вошла в Грин-парк. Там, в рваной тени высокой липы, с которой уже облетали листья, она опустилась на скамью.

Всюду вокруг нее были молодые парочки – счастливцы, которым не надо по субботам работать в лавке и на заводах, и не слишком счастливые люди, у которых вообще нет работы. Они гуляли рука об руку или сидели на траве, предаваясь безмятежному безделью в этот день, как нельзя лучше представлявший те дни, которые мостиком соединяют два времени года – последние дни лета, чья сила постепенно тает вместе с листвой, а теплое дыхание мешается с подступающим холодком. Флер глубоко, но неосознанно вдыхала предписанный ей свежий воздух. Она положила ногу на ногу, одна туфля почти соскользнула, она покачивала ее на носке. Окружающие значили для нее не больше фиолетовой шоколадной обертки, валявшейся у ее ног, – на самом деле она заметила ее даже раньше, чем людей. Что ж, и правильно – эти молодые, довольные люди не заслуживали даже презрения. Флер сидела, слепо созерцая траву по другую сторону дорожки и обдумывая следующий шаг.