Завтрашние заботы - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Конецкий cтр.№ 20

Он подумал еще о ее дочери. Первый раз в жизни он готов был полюбить ребенка. Он никогда раньше не знал в себе этой готовности. Наоборот, ему мешали дети. А сейчас чужой, ни разу не увиденный ребенок, маленькая девочка Катька будила в нем нежность… И он совсем не боялся сложностей. Он просто не думал о них. Так же, как не думал о ее муже. Потому что он знал: она не любит мужа. Остальное не беспокоило его…

Оба ледокола сейчас двигались вокруг каравана. В проходы, которые оставались позади ледоколов, капитаны должны выводить свои сейнеры.

Было зябко. И больно глазам от света, отраженного льдами и водой.

Ледокол приближался, широкий, с округлыми, бочоночными боками, с портиками наблюдательных вышек на крыльях мостика. Белые усы дыбящихся недовольных льдин украшали его тупой нос. Видны уже стали люди на высоком мостике – темные, неподвижные силуэты, смотрящие только вперед, в ушанках, меховых регланах, от этого грузные и какие-то незнакомые. Они в первую голову отвечали сейчас за каждое из судов каравана.

В черном разводье, которое оставалось за ледоколом, всплывали подмятые, утопленные им льдины, переворачиваясь, становясь на ребро, взблескивая на солнце мокрыми зелеными животами. Они тяжело плюхались на волне, качались и вертелись. Надо было пройти метров сто до этих плюхающихся льдин и черной воды разводьев. И весь мир для Вольнова, вся планета сжались в эти метры. Он ничего не замечал сейчас, кроме слабой дрожи в рукоятях штурвала, тугого сопротивления штуртросов, толчков льда в корпус сейнера, мягких неприятных кренов, когда льдины залезали под борта.

Дизель дышал, как усталая собака, и казалось, весь сейнер, как усталая собака, высунул язык и часто, быстро поводит боками. Но они все-таки двигались вперед. Хорошо, когда судно идет вперед. Они пройдут. Мир прост и побеждаем, если не колебаться и не половинить решений. И еще надо верить в свою звезду.

«Мне всегда хватало веры», – подумал Вольнов, когда они уже протиснулись в полынью, и передал штурвал старпому.

Если в незнакомом городе на случайной трамвайной остановке он загадывал номер очередного трамвая и подходил тот номер, который был загадан, память об этом оставалась надолго. А если не тот – все быстро забывалось. И так во многом. И это хорошо, потому что важно копить уверенность в себе.

Караван начал двигаться на ост за ледоколами. Они втянулись в пролив Де-Лонга. Ветер с норда медленно, но усиливался. И опять появился туман. И как только ветер не мог рассеять его?

– Сказка про белого бычка, – сказал старпом, когда они опять застряли во льду. Льды вокруг сходились и плотнели. Это раздражало.

– А вы спокойнее, Василий Михайлович, – сказал Вольнов, опуская у шапки уши.

– Чтобы быть спокойным, тоже надо нервы иметь, – заявил старпом. Он стал выражаться афоризмами.

К вечеру ветер усилился еще больше. Ровный нордовый ветер. И вместе с ним нарастал грохот льда.

Уже кто– то, надрывая глотку, орал по УКВ о заклиненном руле, вмятинах в борту. Уже кто-то требовал немедленной помощи ледокола в связи с креном, достигающим сорока градусов. Но как мог ледокол найти аварийный сейнер в месиве судов, в тумане!

Огромный, почти бесшумный, хотя перед ним разбрызгивались льдины, а позади кипел бурун от винтов, ледокол несколько раз проходил невдалеке, и железный рупорный голос спрашивал откуда-то сверху:

– Вы «Тридцать девятый»? У вас крен? Почему молчите?

– Иди знаешь куда?! – надрывался в ответ старпом. – Не подходи ближе! Раздавите, ледобои!

Растиснутые ледоколом льдины навалились на борт сейнера.

– Работай на ветер, – советовал невозмутимый голос. – Береги винты!

– Мне б до тебя добраться! – разорялся старпом, потрясая жилистыми, сухими кулаками. – Залезли на колокольню и командуют!

Громадная тень не слышала. Она растворялась в тумане, и железный голос звучал уже где-то вдали. И наступала тишина.

«Страх имеет цвет, – думал Вольнов. – Он бывает белым, синим, красным, зеленым. У меня синий страх поворота на обратный курс… Черт! Этот лед! Только бы уцелели винт и руль…»

Сейнер вдруг закряхтел и медленно стал ложиться на правый борт. Вольнов рванул дверь рубки. Слева от борта торосились льдины. Острые зубцы льдин у кормы поднялись выше сейнеровой площадки и нависли над ней многотонным гребнем. Крен продолжал увеличиваться. Оскальзываясь и ругаясь, бежал к рубке старпом, его скуластое лицо побелело.

– Всем наверх! – крикнул Вольнов. – Покинуть нижние помещения!

– Эта салажня уже давно вся на палубе! – крикнул старпом.

Его было плохо слышно. Лед скрежетал, металл корпуса гудел, из последних сил сопротивляясь напору. Вольнов увидел боцмана, тот стоял за углом рубки и улыбался вздрагивающими губами.

– Старпом – на рацию! Докладывайте «Шестьдесят первому» обстановку на судне! Живо! – крикнул Вольнов. – Боцман, возьмите людей и – на корму! Всем по местам стоять! Где механик?

– В машине старший механик, – спокойно сказал Чекулин, появляясь возле Вольнова. Румяное, чисто вымытое лицо матроса выражало только одно – любопытство.

Стальной фальшборт в корме глухо лопнул, не выдержав тяжести притулившейся к нему льдины. С мягким квакающим звуком на палубу посыпались с ледяного гребня осколки, остро зеленеющие на свежих сломах.

Вольнов достал папиросу и закурил, неторопливо пошел в корму, навстречу медленно растущему гребню льда. Он остановился у шлюпки, закрепленной на трюмной крышке. Нечего было приказывать людям, нечего делать. И от этого – нечем разрядить напряжение внутри, чисто физическое, мускульное.

Вольнов чувствовал под подошвами сапог судорожные вздрагивания палубы – сейнер сопротивлялся, и с ним вместе сопротивлялся и напрягался капитан. «Держись, держись, малыш, – шептал Вольнов своему судну, поглаживая рукой леерную стойку. – Ну-ну, маленький мой… Не все же время так давить будет… ослабнет сейчас… Ну не кренись, не кренись больше, малыш… Ты ж понимаешь, я не могу машиной работать, не могу ничем помочь тебе. Ну, продержись еще минутку – и будет легче…»

– Механик внизу сидит! – крикнул ему боцман. – А ребята спрашивают: вещи брать, если на лед выходить будем?

– Кто это спрашивает?! – заорал Вольнов. – По местам стоять!

Он пошел к люку машинного отделения. Идти, не цепляясь за леера, было невозможно. Крен был около сорока градусов. Сейнер выдавливало на лед. В тумане звучали гудки сирен, туман липкой сыростью обволакивал лицо.

Эти механики! Никогда не поймешь их психологии. Никакие блага мира не могли бы заставить Вольнова самому стать судовым механиком, всю жизнь просидеть ниже ватерлинии, в духоте машинных и котельных отделений.

Сейнер мог уйти на грунт в полминуты, а Григорий Арсеньевич был в машине. С его животом по трапу на таком крене не вылезешь и за две минуты. И потом отдан приказ – всем выйти наверх.