Начало конца комедии - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Конецкий cтр.№ 87

– А кто с тобой спорит?! – воскликнул Адам, неожиданно сворачивая в глухую бетонную трубу-туннель с дежурным негром возле КПП. После оживленной предрождественской толпы на улицах пустынность трубы была особенно таинственна и даже иррациональна, И на какой-то миг мне даже показалось, что Адам собирается показать мне водородное бомбоубежище, но это оказался высотный гараж. Адам на ходу схватил протянутый дежурным талон, негр крикнул: "Седьмой этаж, сэр!", Адам газанул, и мы пошли ввинчиваться, задрав нос, в бетонную трубу-туннель-змеевик в общем направлении к альфе Ориона.

– Сегодня каждый художник вынужден стимулировать в себе суеверие, чтобы оживить творческий стимул,– грустно сказала Пэн в темноте трубы.Сама жизнь дает слишком мало поводов для творческого возбуждения и восторга от жизненной красоты. С этим-то ты согласен?

– Большинство не стимулирует, а симулирует, – сказал я.

– Ад, зачем ты сворачиваешь на пятый? – спросила Пэн. – Ведь черный внизу сказал – седьмой!

– Дорогая, умоляю тебя! Не говори под руку, когда я ищу место поставить машину! Помолчи хоть секунду! Пора тебе знать, что седьмой этаж это открытая крыша, а на улице дождь! – с этими словами Адам свернул на пятый этаж, и мы медленно двинулись по бетонному склепу, уставленному автомобилями, в поисках места. Помещение напоминало центральный антирелигиозный музей в Ленинграде, то есть подвал Казанского собора. Одинокие вахтеры мерзли у телефонов, провожая нас затаенно-вежливо-злобными взглядами старых музейных служительниц.

– Если вы диалектики, – сказал Адам, – то должны понимать, что став на путь рацио, внедряя рацио б производство и жизнь, пропитывая себя рацио, вы обнаружите вдруг и у себя в культуре сильную струю иррацио – борьба противоположностей – так это называется, да, дорогая? Ни одного свободного стойла! Посмотрим шестой!

– Это повторяется каждый раз! – сказала Пэн. – Если черный внизу сказал "седьмой", значит, место есть только там, но Ад никогда ему не верит! И мы плутаем здесь, как туристы на Арлингтонском кладбище! Это и есть наш протест против рацио, это наша ирро, понимаешь теперь?

– Ничего подобного! – не согласился Адам, заруливая в очередной виток бетонного змеевика. – Мы много раз обнаруживали здесь местечко! – и он начал медленно-похоронный объезд шестого этажа, битком забитого автомобилями.

– Ну, вот видишь, какая у него иррациональность!– воскликнула Пэн. – Разве он ее симулирует? Она у него – детская! И потому я так люблю его! И потому не боюсь за его будущее: ни мир, ни общество никогда не будет сводить с ним счеты – я очень-очень в это верю!

Адам хохотал – он выруливал на крышу, в дневной свет, под ноябрьские небеса. А мне почему-то почудились в голосе Пэн черненькие, как нотные значки, тени. И даже показалось, что Пэн совсем не так уж железно уверена в защищенности своего мужа от мира и общества. Но, может быть, мне так показалось только от мрака бетонного гаража.

– Вот наше место! – воскликнула Пэн и захлопала в ладоши. – Я умираю от голода! Мы сейчас будем очень вкусно есть в итальянском ресторанчике! – она выглядела при дневном свете как счастливая девочка, но это не была инфантильность кокетки, это была открытая радость от близкого вкусного обеда молоденькой и счастливой женщины.

– Какая жалость, что нынче они не носят подвязок!-сказал Адам, обнимая правой рукой жену. Левой он крутил баранку, загоняя машину в стойло. – Я носил бы подвязку Пэн как браслет, я бы никогда ее не снимал…

Из итальянского ресторанчика, где мы вкусили спагетти, а позвонил на судно. Оказалось, что груз выкинули раньше срока, и меня уже ждали, и окончание прогулки с Адамом и Пэн получилось скомканным. Был час пик – конец рабочего дня. Пробки на каждом перекрестке, но самая длинная – хуже, нежели в бутылке шампанского, – на подъезде к Бруклинскому мосту. Мы потеряли час, чтобы пропихнуться сквозь запутанные вензеля дорожной развязки. И мне стало не до разговоров о литературе. Нет ничего отвратительнее, нежели задерживать судно своей персоной.

Автомобили терлись друг о друга скользкими боками и дышали с хрипом, как собаки, когда они волокут хозяина по кочкам, пытаясь выскочить из ошейника. Только на самом мосту стало свободнее, и Адам припустил со свистом. В Бруклине я взял на себя функции проводника, ибо Адам уже забыл дорогу к причалу No 7. Мы свернули направо и темными ущельями неряшливых улиц выбрались к набережной Ист Ривера. Там показались причалы и склады, а от ударов встречного ветра машина стала вздрагивать и как-то подвзлетать, потом ударил по тонкому металлу машины зверский ливень.

– Пэн, почему ты молчишь и ничего не рассказываешь нам? – в последний раз поинтересовался Адам. И Пэн сказала, что она уже знать не знает, где мы едем и что такое вокруг нас творится.

Адам с великолепной наглостью промчался мимо охранников в ворота причала No 7, и я увидел над крышей склада трубу родного теплохода с подсвеченной прожектором эмблемой серпа и молота. На причале возле судна было уже по-отходному пусто. Ливень кружился вокруг палубных огней. Огромный черный борт вздымался над причалом, и трап на нем казался слабеньким, как ручка ребенка.

– Я не могу пригласить вас к себе, – сказал я.– Вы уж простите, ребята. Сейчас у меня будет много дел. Приезжайте в Ленинград. Я буду очень ждать.

Ливень расстреливал автомобиль крупнокалиберными очередями. Мы помолчали, вспоминая, чтобы такое главное не забыть сказать друг другу на прощанье. И Адам вспомнил свое главное первым.

– Я тебя уверяю, – сказал он, – благодать вот-вот уже сойдет на Землю. А может, мы с Пэн иногда так думаем, она уже сошла и бродит совсем близко от всех нас. Да, Пэн?

Да, дорогой, она ждет нас в Найроби, – сказала Пэн.

– Давайте-ка сюда мою шубу! – вспомнил я свое главное.

– Тебе придется взять еще вот это, – сказала Пэн, выщелкивая из ушей сережки. – Подари их от меня той женщине, которая никогда не поет.

– Спасибо, ребята, но если эта штука дорогая, то она не впишется в таможенную декларацию.

– Тогда отдай сережки дельфинам, – сказала Пэн. – Нагнись, я тебя поцелую.

Я нагнулся, и она меня поцеловала.

– Сейчас покачнулось здание Организации Объединенных Наций!пробормотал Адам.

Я открыл дверцу в ливень и ветер. Бумага на пакете с шубой сразу затрещала под натиском стихии.

Сложное дело подниматься по корабельному трапу в сильный ветер, когда руки заняты. И не очень-то эстетично это выглядит со стороны. Но никто не смотрел мне вслед со стороны: Ад задним ходом отпрыгнул от трапа и исчез за углом пакгауза.

И мне показалось, что им уже здорово начал мешать третий лишний, им хотелось остаться одним, им не терпелось домой, чтобы любить друг друга.

Пожалуй, я давно уже никому так не завидовал, как Адаму и Пэн в этот момент.

В Балтиморе я купил "Четверг верхом на мотоцикле". Это странная и грустная книга. Промышленный шпион обречен на разоблачение. Он знает об этом и знает, что на допросах его ждет мучительство. И вшивает себе ампулу с ядом. Она сработает, если на клапан подействуют определенные звуковые частоты и мелодия – "Реквием" Моцарта. И вот когда герой засыпался, то говорит мучителям, что откроет все секреты, если ему дадут послушать "Реквием". И ему дают…