Умереть в Париже. Избранное - читать онлайн книгу. Автор: Кодзиро Сэридзава cтр.№ 105

После того как её положили в лечебницу, она ни с кем не хотела встречаться и отказывала всем, кто приходил её проведать, единственной её радостью были свидания с твоим отцом, который навещал её по субботам. Похоже, что и он, занимаясь всю неделю экспериментами, с нетерпением ждал этого дня, предвкушая, что и как он будет рассказывать ей о тебе. Живя в лечебнице, больше похожей на приют, твоя мать изо всех сил боролась с болезнью. Глядя на неё и на твоего отца, который был безупречен всегда и во всём, я восхищалась их стойкостью и думала: "Вот что значит истинно японский дух!" Мы тогда часто говорили об этом с Биаром. И я всегда молилась, чтобы на этот раз твоей матери удалось справиться с болезнью, чтобы она вернулась к нам и чтобы после Нового года вы смогли бы уехать в Токио. Но ей всё не становилось лучше. Однажды, это было в декабре, я получила от неё очень грустное письмо. Она писала, что её единственным утешением стали твои фотографии, что она боится встречаться с тобой, зная, что после этого ей станет ещё тяжелее, но, поскольку жить ей осталось совсем немного, она хотела бы всё-таки хоть одним глазком увидеть тебя, тогда она сможет спокойно закрыть глаза. Она не хотела обращаться с этим к мужу, зная, что приведёт его в отчаяние, поэтому просила меня как-нибудь привезти тебя к ней потихоньку от него.

"Это будет моя единственная тайна от мужа за всю жизнь", — писала она. После некоторых колебаний я молча показала это письмо твоему отцу.

— Отвезите её завтра. — Вот всё, что он сказал.

"Неужели положение действительно настолько скверное?" — подумала я. В тот вечер, идя к трамвайной остановке, я всю дорогу плакала. Мне было жаль тебя, остающуюся без матери, но ещё сильнее было чувство жалости к твоему отцу. Он так сильно любил твою мать! Мне тяжело писать о том, как на следующий день я привезла тебя к матери. Она держалась великолепно, видно было, что, укрепившись в своей вере, она во всём положилась на Господа. Обрадовавшись, что ты так выросла за эти полгода, она сказала:

— Ребёнок растёт даже тогда, когда матери нет рядом.

И, словно пытаясь запечатлеть твой образ в своём сердце, долго вглядывалась в твоё лицо. Ты же интересовалась не столько матерью, сколько клеткой с маленькими птичками, которая висела у окна: монахини вешали их, чтобы хоть как-то развлечь больных. Желая посмотреть на клетку, ты всё время рвалась к окну и капризничала, когда я пыталась подвести тебя к матери.

— Оставьте её. Отсюда мне видно и её и птичек, — сказала она и улыбнулась своей прекрасной улыбкой.

Твоя мама долго благодарила меня, а потом, подарив мне на память жемчужную брошку, попросила о следующем. Прежде всего она хотела, чтобы я не выпускала тебя из виду после того, как ты уедешь в Японию, и поддерживала с тобой переписку. А когда ты снова приедешь в Париж — а в том, что такой день настанет, она была совершенно уверена, — я должна встретиться с тобой и рассказать о ней. Потом, вытащив из тумбочки бумажный пакет, она попросила меня держать его у себя до тех пор, пока ты не достигнешь совершеннолетия, а потом передать тебе…

От волнения я лишилась дара речи, только сжимала её руку и, рыдая, повторяла: "Обещаю". Она же спокойно сказала, легонько похлопав меня по руке:

— Не стоит печалиться.

Мне никогда не приходилось видеть такой печати благородства на лице твоей матери, как в тот момент. Пока я засовывала пакет в сумочку, она как бы в шутку сказала:

— Конечно, нехорошо, что я обращаюсь к вам с такой просьбой, это ещё одно свидетельство моей душевной незрелости, но, надеюсь, Господь будет снисходителен к слабой женщине.

Не скажи она так, я, может быть, вернувшись, тут же отдала бы пакет вашему отцу, но, поняв, какие чувства переполняли её женское, её материнское сердце, я оставила его у себя и с тех пор храню вот уже девятнадцать лет.

Я часто жаловалась мужу, что не смогу спокойно умереть до тех пор, пока не отдам тебе этот пакет, хотя бы потому, что не попаду в рай, и муж спрятал его как фамильную драгоценность в домашний сейф, пошутив при этом: "Уж раз он тебе дороже жизни…" Я долго думала, как лучше передать его тебе, и в конце концов решила написать на обёртке, что это мой подарок, и положить в карман косметической сумочки. У меня сразу стало легче на душе, как только я отправила тебе посылку, а в следующее воскресенье мы думаем с мужем навестить мадам Демольер. Ребёнку Роже теперь столько же лет, сколько было тебе, когда ты уезжала в Японию… Ах, написала это, и сразу же глаза на мокром месте… Я так хорошо помню, какой ты была, когда умерла твоя мать, какой ты была в тот день, когда вы с отцом уезжали в Японию… О Боже, молю Тебя, позволь мне хоть один раз собственными глазами увидеть мою дорогую девочку, обнять её… Желаю тебе счастья, моё дитя, пусть всё то счастье, которое должно было выпасть на долю твоей матери, достанется тебе…

Твоя приёмная мать.

Сэнсэй, это письмо многое мне объяснило. Дело в том, что у отца есть благодетель, богатый предприниматель, которого зовут Исидзаки, он нам всё равно что родственник. Бывая у него в гостях, я встречала там жену некоего господина Каидзимы из города Н. А приглашали меня туда очень часто: то день рождения у дядюшки Исидзаки, то в саду расцвели пионы… И каждый раз там бывала госпожа Каидзима. Повзрослев, я стала находить это очень странным. Когда я закончила училище, тётушка устроила по этому поводу банкет, во время которого госпожа Каидзима подарила мне бриллиантовое колечко. Бриллиант был такой величины, что я даже усомнилась в его подлинности. Помню, я ещё возмутилась, посчитав, что нескромно делать такие дорогие подарки совершенно чужому человеку. Но уже тогда во мне шевельнулось смутное, безотчётное подозрение, что госпожа Каидзима как-то связана с моей покойной матерью. Однако я старательно гнала от себя мысль, что эта женщина приходится мне бабушкой, — тем более что таких людей, как тётушка Исидзаки и госпожа Каидзима, я не очень-то уважала. Но, когда я прочла письмо госпожи Биар, мне показалось, будто туман вокруг меня начал рассеиваться, и мне вдруг стало совершенно ясно, что моя мать — дочь госпожи Каидзимы и что она умерла в Париже. Но меня это ничуть не тронуло. Я не сказала о своём открытии ни отцу, ни матери (ведь если бы они сочли необходимым, то рассказали бы мне обо всём сами), зато, выбрав удобный случай, спросила дядю Исидзаки: "Что, госпожа Каидзима родственница моей мамы?" Да и его я спросила только потому, что в доме Исидзаки госпожу Каидзиму скорее недолюбливали, и мне это было неприятно. Тогда дядя рассказал мне в самых общих чертах о семействе Каидзима и о моей матери, а однажды, когда господин Каидзима был в Токио, он даже пригласил меня обедать. Признаться, он мне не очень понравился, ведь я никогда не симпатизировала людям, которые превыше всего ставят материальное благополучие, поэтому после встречи с ним тайно пожалела свою мать, подумала, что она была, наверное, очень несчастна.

Да, едва не забыла о пакете, который сохранила для меня госпожа Биар. После её письма я с нетерпением ждала обещанный ею косметический набор, и вот спустя месяц получила из таможни Иокогамы уведомление о том, что на моё имя получена посылка. Мама предложила съездить за ней, но я заявила, что поеду сама. Я боялась, что мама откроет сумочку и увидит пакет раньше меня, мне казалось, что это было бы нехорошо как по отношению к моей покойной матери, так и по отношению к госпоже Биар. Поэтому я настояла на своём и, пораньше уйдя с занятий (тогда я училась уже в женском университете), поехала в Иокогаму. И сама сумочка, и её содержимое были прелестны, но как только я извлекла из внутреннего карманчика бумажный пакет, запечатанный двадцать лет назад руками моей матери и пожелтевший от времени, сердце едва не выпрыгнуло у меня из груди. Тут же, в пыльной комнате таможни, я торопливо сорвала красную печать и раскрыла пакет. В нём оказалось около двадцати небольших фотографий и письмо. Я жадно впилась в него глазами. Оно было таким грустным и таким простым, что я до сих пор помню его содержание.