Падение ангела - читать онлайн книгу. Автор: Юкио Мисима cтр.№ 48

С тех пор как Тору впервые познал женщину, прошло всего два года, но он сразу уяснил способ, каким мужчина, не любя, может добиться от женщины верной службы. И еще у него был талант распознавать женщин, которые будут слушать его беспрекословно. Сейчас он прогнал всех служанок, которые могли бы быть союзницами Хонды, и пользовался услугами тех, кого называл горничными — девушек, которых сам заметил, переспал с ними и ввел в дом. Среди них Цунэ была самой глупой и обладала самой пышной грудью.

Тору велел поставить завтрак на стол и в качестве утреннего приветствия легонько ткнул Цунэ в грудь:

— Прямо лопается.

— Да, мне очень хорошо, — не меняя выражения лица, скромно отвечает Цунэ. Ее будто наполненное зноем тело — сама скромность. Особенно скромным был у нее пупок, глубоко втянутый, похожий на колодец. У Цунэ, как ни странно, оказались красивые ноги. Она знала об этом и когда шла с кофе по неровному полу кафе, двигалась словно кошка, продиравшаяся через кусты, — Тору прямо видел, как ее икры трутся о нижние листья чахлого каучукового деревца.

Вспомнив что-то, Тору подошел к окну, подставил открытую в вырезе халата грудь утреннему ветру и оглядел двор. Был час, когда Хонда, упрямо придерживаясь своего распорядка, совершал прогулку по саду.

Старик, который, опираясь на палку, пошатываясь брел в полосах ноябрьского утреннего солнца, улыбнулся, попытался махнуть рукой и с трудом, слабым голосом пожелал Тору доброго утра.

Тору тоже улыбнулся, помахал рукой и произнес:

— Ха, да ты еще жив. — Это было его утренним приветствием.

Хонда, все так же улыбаясь, молча продолжал прогулку, избегая ступать на торчавшие камни дорожки. Он не знал, что может случиться, если он вдруг скажет что-то не так. Если он сейчас проглотит оскорбление, то по меньшей мере до вечера Тору домой не вернется и его никто не тронет.

Не раз, когда он слишком близко подходил к Тору, слышал:

— Грязный старикашка! Отойди, от тебя воняет. — Щеки Хонды дрожали от гнева, он терялся, не зная, как ответить. Если бы еще на него кричали, он бы как-то мог реагировать. Но в такие моменты Тору хладнокровно произносил всякие гадости почти шепотом, с улыбкой на бледном лице, пристально глядя на него чистыми глазами.

Тору, прожив четыре года с Хондой, невзлюбил стариков. Уродливое, немощное тело, пустая болтовня, которой они восполняли свою немощность, постоянное перемалывание одного и того же, собственное раздражение, которое автоматически подступало в одном и том же месте их повторяющихся рассказов, излишняя стариковская почтительность, угодничество, скупость, забота о своем здоровье, о котором нечего беспокоиться, отвратительная боязнь смерти, какая-то извиняющаяся манера поведения, руки в старческих пятнах, походка, как у гусеницы, смешанное выражение подчеркнутой наглости и мольбы на лице… Все это Тору просто ненавидел. К тому же в Японии было полно стариков.

Он вернулся к завтраку, Цунэ, стоя рядом, прислуживала ему: он велел ей налить кофе, положить сахар. Сделал выговор, что плохо поджарены тосты. Тору был суеверен: для него было важнее всего, чтобы день начался приятно. Утро должно было быть кристальным шаром без единой царапины. Он выносил свою скучную работу сигнальщика только потому, что его занятие — наблюдение и все — ничем не задевало его самолюбия.

Как-то раз Цунэ сказала:

— А вас хозяин кафе, где я служила, прозвал «аспарагус». Зеленый и тоненький. — И тогда Тору молча прижал к тыльной стороне ее ладони сигарету, которую курил. После этого случая Цунэ, даром что глупая, стала следить за своими словами. Особенно она следила за собой, прислуживая утром. У них работали четыре горничные, три каждый день по очереди заботились о Тору, Хонде и Кинуэ, одна была на подмене. Та, что приносила утром завтрак, обычно накануне спала с Тору, но после дела ее сразу выставляли: остаться в спальне Тору до утра она не могла. Каждая из девушек раз в четыре дня получала крупицу внимания Тору, а раз в неделю той, которой выпадало подменять, позволялось провести свободный день вне дома. Такая система работала безупречно, при этом между девушками не было склок, и Хонда держал язык за зубами. Так Тору самым естественным образом заставлял выполнять свои приказы.

При этих порядках, которые завел Тору, с Хондой, хотя его называли господином, хозяином, обращались небрежно, редкие же гости хвалили Тору, что в такое время у него в доме красивые и воспитанные служанки. Тору, позволяя Хонде жить ни в чем не нуждаясь, продолжал его оскорблять.

Закончив завтрак и приведя себя в порядок, Тору перед тем как отправиться в университет обязательно посещал флигель, где жила Кинуэ. Та встречала его полулежа на кушетке, накрашенная, одетая в домашнее платье. Ее новыми чарами стало притворяться больной.

В такие моменты Тору обращался к уродливой помешанной по-настоящему мягко и заботливо. Сев рядом, он говорил:

— Доброе утро. Как ты себя чувствуешь?

— Ничего. Спасибо, сегодня ничего… Но ведь красивые женщины такие слабые, утром я только накрасилась и вот без сил повалилась на кушетку, всего-то и могу сказать: «Ничего. Спасибо, ничего», в этом мире эфемерной красоте и воспарить некогда. Красота колеблется, будто тяжелый цветок, закроешь глаза, повиснет на веках. Ну, как? Это единственное, чем я могу отблагодарить тебя, я сделала это для тебя. Я очень тебе благодарна. В этом мире лишь ты тот единственный мужчина, который добр ко мне: ничего от меня не требует, выполняет мои желания. С тех пор как я сюда приехала, я вижусь с тобой каждый день, поэтому могу никуда не выходить, вот если бы еще и твоего отца не было.

— Успокойся. Он вот-вот подохнет. В сентябре я все здорово обделал, и дальше пойдет, как по маслу. В будущем году куплю тебе кольцо с бриллиантом.

— Вот здорово! Я буду ждать. Сегодня у меня еще нет бриллиантов, достаточно цветов. Пусть сегодняшним цветком будет та белая хризантема из сада. Сорвешь ее для меня? Как я рада! Нет, не ту. Ту, что в горшке. Да, большую белую хризантему, у которой лепестки свисают, как нитки.

Тору безжалостно сломал хризантему, которую Хонда старательно выращивал в горшке, и вручил ее Кинуэ. Кинуэ, словно страдающая от болезни красавица, лениво повертела цветок в пальцах, а потом изобразила полуулыбку и воткнула хризантему в волосы.

— Ну, иди, счастливого пути. Ты опаздываешь. Вспоминай обо мне между занятиями, — и помахала на прощание рукой.

Тору отправляется в гараж. Заводит спортивный «Мустанг», который потребовал у отца в подарок этой весной, когда поступил в университет. Если неторопливые, романтичные корабли так впечатляюще режут синие волны, взбивая воду и оставляя за собой пенный след, то как бы мог рассекать толпу ничтожных людишек тонкий, чувствительный механизм восьмицилиндрового «Мустанга», рвать вдоль и поперек скопление тел, разбрасывая во все стороны красные брызги, подобно тому как корабль разбрасывает белые брызги пены.

Но «Мустанг» был под контролем. Укрощенный, взнузданный, усмиренный. Люди с восторгом смотрели на острый спортивный автомобиль, они словно видели сверкание клинка, а сам он, чтобы доказать, что не является оружием, сверкая покрытием капота, выдавливал из себя улыбку.