Приключения Оги Марча - читать онлайн книгу. Автор: Сол Беллоу cтр.№ 108

— Кто это тебя так отделал?

Я объяснил ей все, но в ответ услышал только:

— Так вот почему ты не пришел! Вот чем занимался все это время!

Самым важным и обидным в этой истории ей казалось потерянное время. И хотя она содрогалась, глядя на мои раны, почему и за что меня били, ее не интересовало, любознательности тут она не проявляла. Да, о профсоюзном движении она слышала, но мое участие в нем ее не касалось. И если я был не с ней, а не там, где мне надлежало, то какая разница в перемене мест? Все мешавшее нам воссоединиться было несущественным и поверхностным. Работницы на фабрике бинтов, забастовка служащих отеля, мои ошибки и заблуждения, касавшиеся ее сестры или миссис Ренлинг, чьим жиголо меня считали, и даже собственные метания Теи — все это становилось чисто внешним, не стоящим внимания. Реальностью могло именоваться лишь сиюминутное, происходящее здесь и сейчас, то, к чему Тея шла инстинктивно, начиная с Сент - Джо. Отсюда и беспрестанные ее сожаления о потерянном времени, за которыми чувствовались и страх, и смутное подозрение, что так и не удастся ей выпутаться из этого «внешнего», покончив с бесконечным блужданием вслепую.

Я, разумеется, понял это не сразу, но, проведя безвылазно несколько дней в ее квартире, постепенно уяснял себе психологическую сторону происходящего. Засыпая и вновь пробуждаясь, мы не обсуждали ни друг друга, ни наши планы. В спальне стояли чемоданы, но я не задавал ей вопросов.

Укрыться у нее на несколько дней явилось для меня удачей еще и потому, что мои враги не оставляли желания проучить меня, о чем мне сообщил Граммик, когда я выбрался ему позвонить.

То, что другие женщины нравились мне меньше, чем Тея, не было их виной. Лишь с Теей я понял, почему это так. Просто есть люди, чей жизненный импульс как бы замедлен — в силу ли усталости, вялости характера, тех или иных жизненных передряг и невзгод, печалей и разочарований; иные, наоборот, суетливы и слишком спешат отвлечься от своих бед, забыться, заглушить в себе отчаяние. Для меня же выбранный Теей темп был безукоризненно верным, верным до такой степени, что каждый самый незначительный ее жест, каждое движение, будь то порывистый шаг в кухню или наклон, когда она поднимала бумажку с пола, наполняли мое сердце дрожью восторга. Моя любовь достигала того градуса, когда радует буквально все. И я был счастлив. Тея двигалась по комнате, а я лежал на ее постели, мной безраздельно оккупированной, и не сводил с нее глаз. Я чувствовал себя королем и не скрывал наслаждения, в котором купался.

Лицо Теи было бледнее, чем мне помнилось; впрочем, раньше я, возможно, не слишком в него и вглядывался. Вглядевшись же, в нем можно было различить следы пережитых скорбей и тревог, теперь уже минувших, что отражалось в ясной чистоте ее глаз. Ее черные волосы чуть кудрявились у корней, придавая прическе прелестную растрепанность, но особенность эта, как и все прочее в ней, замечалась не сразу. Глаза казались очень темными. Губы она то и дело подкрашивала ярко-красной помадой из тюбика, который держала на тумбочке в изголовье кровати, чувствуя потребность хоть этим придать лицу некоторую яркость, и помада нередко пятнала и наволочки, и меня.

По телефону Тея сказала, что в скором времени ей предстоит уехать. В первые несколько дней она не заговаривала об этом, но потом стоявшие наготове чемоданы навели нас на данную тему и она сообщила, что была замужем, официально все еще находится в браке и остановилась в Чикаго на пути с Лонг-Айленда в Мексику, куда едет для получения развода. Боясь так или иначе ранить мои чувства, она лишь вскользь упомянула, что муж значительно старше, как ее, так и меня, и очень богат. Мало-помалу я узнал и другие детали. У него собственный самолет и озеро в частном владении, где он держал тонны льда, превращавшиеся в июле в еле теплую воду. Ее муж ездил охотиться в Канаду, носил запонки стоимостью в пятнадцать тысяч долларов, а яблоки выписывал из Орегона по сорок центов за штуку. Его крайне, до слез, огорчало стремительное облысение. Все это она мне рассказала в доказательство своей нелюбви к мужу. Но ревности я не испытывал: причины ревновать к неведомому человеку у меня не было. Эстер тоже была замужем за очень богатым, как все выскочки, юристом в Вашингтоне, округ Колумбия. Однако Тея не осознавала, насколько чужд мне весь этот круг и образ жизни с частными самолетами, охотой и немереным количеством денег. Среди ее вещей были спортивная одежда и инвентарь — бриджи, походные ботинки, ружейные чехлы, фотокамеры; в уборной я однажды случайно зажег красную лампочку, при свете которой она проявляла пленки, в ванной стояли проявители, лежали какие-то трубки и непонятного назначения штуковины.

Так, за разговором, незаметно наступил вечер. Мы еще не успели встать из-за стола, и перед нами лежали куриные косточки, арбузные корки и прочие остатки заказанного по телефону ужина. Она сидела, заложив руки за спину, на фоне шторы и открытого окна, где в вечерней синеве виднелись силуэты деревьев, и рассказывала мне о муже, но слушал я невнимательно, думая только о ней и о том, как мне повезло здесь и сейчас. Деревья росли в маленьком, крытом белым гравием дворике. В окно влетело крупное насекомое неизвестной мне породы — бурое, членистоногое. В Чикаго насекомые сравнительно редки, но стоит где-нибудь появиться хоть паре листочков, как они тут же берут реванш. Слышался шум льющейся воды — в нижней квартире мыли посуду, а дальше, от района Хеллз-Китчен, плыл и замирал звон от устремившихся ввысь шпилей колокольни, похожих своими черными выпуклостями на потемневшие кожистые скорлупки яиц песчаника, которые иногда находишь на побережье.

Яркие вспышки вечерних огней за окнами, шум, то усиливающийся, то замирающий, как эхо выстрелов в тире, заглушался плеском воды и позвякиванием посуды. Сидя в мягком кресле с шелковой обивкой в одном из халатов Теи, спокойный, довольный, в предчувствии новых наслаждений, я и не мыслил ревновать ее к брошенному мужу.

Сам едва не женившись на Люси Магнус, я вполне понимал Тею и сочувствовал ее желанию выйти замуж, подобно сестре, и сделать партию не хуже. И при всей ее теперешней иронии по отношению к таким людям, я усматривал и в ней стремление утвердиться на социальной лестнице и занять на ней положение не ниже этого ее Смита или как его там, по крайней мере утереть нос невестам из так называемых хороших семейств Бостона или Виргинии.

Она считала само собой разумеющимся, что мы вместе поедем в Мексику, и я не особо сопротивлялся. Я понимал, что у меня не хватит духу, гордости или ответственности, чтобы посоветовать ей приехать за мной попозже, когда я свыкнусь с этим замыслом и буду готов к переменам, подобающе обставив свой уход с профсоюзной работы, или по крайней мере став финансово независимым. Я сказал лишь, что у меня нет денег, и она без тени юмора предложила:

— Так возьми, сколько тебе надо, в холодильнике.

У нее была привычка оставлять сдачу, деньги на расходы и даже чеки в холодильнике, где они лежали между увядшими салатными листьями и блюдечками с беконным жиром, который она не желала выбрасывать. В общем, пятерки и десятки были всегда под рукой, и, выходя, я мог не долго думая достать их оттуда, как достают перед прогулкой носовой платок из ящика комода.