Последнее искушение Христа - читать онлайн книгу. Автор: Никос Казандзакис cтр.№ 70

Во вторую ночь Креститель снова простер тонкую, как тростинка, руку и резким движением раздвинул пространство и время.

— Напряги слух свой! Что ты слышишь?

— Ничего не слышу.

— Ничего?! А не слышишь ли ты Беззаконие — псицу, которая, потеряв всякий стыд, поднялась на небо и лает на врата Божьи? Разве ты не бывал в Иерусалиме, не слышал, как священники и первосвященники, фарисеи-книжники, кружа вокруг Храма, поднимают лай? Но не в силах уже Бог терпеть бесстыдство земное. Он встает, ступает по горам и спускается вниз, впереди Него — Гнев, позади — три охотничьи псицы небесные: Огонь, Проказа, Безумие. Где Храм с горделивыми златоверхими колоннами, которые поддерживали его, возглашая: «Вечно! Вечно! Вечно!» В пепел обратился Храм, в пепел обратились священники, первосвященники и фарисеи-книжники, в пепел обратились их святые амулеты, шелковые одеяния и золотые перстни! В пепел! В пепел! В пепел! Где есть Иерусалим? С горящим светильником в руках ищу я его в горах, во мраке Господнем, и восклицаю: «Иерусалим! Иерусалим!» Но вокруг меня только пустыня, голая пустыня, даже ворон не откликнется — воронов съели и ушли. Черепа и кости доходят мне до колен, рыдания подступают к горлу, но я гоню их прочь, смеюсь, наклоняюсь, выбираю кости подлиннее, мастерю из них свирель и воспеваю Господа.

Всю вторую ночь Креститель хохотал, глядя с восторгом во мраке Божьем на Огонь, Проказу и Безумие. Иисус обнял колени пророка.

— А разве с любовью не может снизойти в Мир избавление? — спросил он.

— С любовью, с радостью, с милосердием?

Даже не повернув к нему лица, Креститель ответил:

— Разве ты не читал Писания? Чтобы совершить посев, Избавитель ломает хребет, крушит зубы, пускает пламя и выжигает дотла поля. Он вырывает с корнем тернии, сорняки, крапиву. Как можно уничтожить на земле ложь, бесчестие, несправедливость, не уничтожив обидчиков, нечестивцев, лжецов? Пусть очистится земля, не жалей ее. Пусть очистится земля и примет новый посев.

Вторая ночь миновала, Иисус молчал, ожидая третьей ночи, — глядишь, голос пророка станет добрее.

В третью ночь Креститель беспокойно ходил взад-вперед по скале. Он не смеялся и не говорил, а только с мучительным беспокойством испытующе ощупывал плечи, руки, спину, колени Иисуса и молча качал головой, втягивая ноздрями воздух. В сиянии звезд было видно, как блестят его глаза — то густо-зеленые, то ярко-красные. Кровь и пот струились по его загорелому лбу, мешаясь друг с другом. Наконец на заре, когда белый рассвет забрезжил над ними, он схватил Иисуса за руки, посмотрел ему в глаза и, нахмурив брови, сказал:

— Когда я впервые увидел тебя, увидел, как ты выходишь из зарослей речного камыша и идешь прямо на меня, сердце мое затрепетало от радости, словно пташка. Так, должно быть, трепетало сердце Самуила, когда он впервые увидел белокурого, безусого еще Давида. Так вот затрепетало и мое сердце. Но поскольку оно есть плоть и любит плоть, я не верю ему. И потому нынешней ночью я смотрел на тебя будто в первый раз: все разглядываю, принюхиваюсь и не нахожу покоя. Смотрю на твои руки и вижу, что это руки не дровосека, не избавителя — они слишком мягки, слишком милосердны. Разве им под силу держать секиру? Смотрю в твои глаза и вижу, что это не глаза избавителя, ибо они полны сострадания.

Креститель вздохнул.

— Извилисты, темны пути Твои, Господи, — прошептал он. — Ты можешь послать белого голубка, чтобы разжечь пламя и испепелить мир. Мы смотрим в небо, ожидая, что Ты пошлешь гром, орла, ворона, а Ты посылаешь белого голубка. Чего же нам искать понапрасну? К чему сопротивляться? Делай все так, как желаешь!

Креститель раскрыл объятия, обнял Иисуса, поцеловав его сперва в правое, а затем в левое плечо.

— Если ты Тот, Кого я ожидал, то знай, что об Ином я думал, Иным ты пришел. Стало быть, зря носился я с секирой, которую положил у корней древа? А то, глядишь, окажется, что и любовь способна держать секиру? Он задумался.

— Нет, не но силам мне осмыслить это… — сказал он наконец. — Умру, так и не увидав. Что ж, такова моя судьба. Она жестока, но я доволен.

Он сжал руку Иисуса.

— В добрый путь. Поговори в пустыне с Богом. Но возвращайся поскорее, не оставляй людей одних.

Иисус открыл глаза. Взметнулись и исчезли в воздухе река Иордан, Креститель, крещеные, верблюды и рыдание людское, и пустыня простерлась перед ним. Солнце поднялось высоко и жгло. Камни дымились, словно хлеб в печи, и нутро почувствовало, как его снедает голод. «Я голоден! — прошептал он, смотря на камни. — Голоден!» Вспомнился хлеб, поданный им старухой самаритянкой. Как он был вкусен и сладок, словно мед! Вспомнился мед — им потчевали его в селениях, через которые он проходил, — раздавленные маслины, финики, святой ужин, когда, скрестив ноги, сидели они на берегу Геннисаретского озера и снимали с поставленной на камни решетки душистую рыбу. А затем в памяти возникли будоражащие воображение смоквы, виноград, гранаты…

Зной сушил, в горле пересохло, мучила жажда. Сколько рек течет в мире, как устремляются от скалы к скале их воды, как проносит влагу свою из конца в конец по всей земле Израиля река Иордан, изливаясь в Мертвое море и исчезая в нем, а для него не было даже капли воды, чтобы напиться! Он вспомнил о воде, и жажда его возросла. Ему стало дурно, в глазах потемнело. Два лукавых демона, похожие на зайчат, выскочили из раскаленного песка, поднялись на задних лапках, пустились в пляс, затем обернулись, заметили пустынника, радостно взвизгнули и стали прыжками приближаться к нему. Они поднялись ему на колени, прыгнули на плечи — один прохладный, как вода, другой теплый и душистый, как хлеб. Он вожделенно протянул руки, чтобы схватить их, но те резво прыгнули и пропали в воздухе.

Он закрыл глаза, собрал рассеянные голодом и жаждой мысли, стал думать о Боге — и не чувствовал больше ни голода, ни жажды. Он думал о спасении людей.

О, если бы День Господень пришел с любовью! Разве Бог не всесилен? Почему же Он не сотворит чуда — не заставит сердца их расцвести прикосновением Своим? Ведь распускаются же каждый год на Пасху от Его прикосновения пни, травы и тернии? Пусть же однажды утром люди проснутся и сердца их будут в цвету!

Он улыбнулся. Внутри него расцвел мир. Царь-кровосмеситель принял крещение, очистил душу, прогнал жену брата своего Иродиаду, и та вернулась к мужу. Первосвященники и знать распахнули свои кладовые и сундуки и поделили богатства свои между бедняками. А бедняки вздохнули полной грудью, изгнав из сердец ненависть, зависть и страх… Иисус посмотрел на руки: секира, врученная ему Предтечей, покрылась цветами, и теперь он держал расцветшую ветку миндального дерева.

В этой радости прошел день, он взобрался на камень и уснул. И всю ночь видел во сне текучие воды и танцующих маленьких зайчат, слышал странный шорох и чувствовал ищущие его влажные ноздри… Ему почудилось, что около полуночи подошел голодный шакал и стал принюхиваться к нему. Мертвечина? Или еще не мертвечина? Шакал остановился на миг в нерешительности, и Иисусу стало жаль его. Ему захотелось разорвать себе грудь и накормить шакала, но он удержался от этого, потому как берег свою плоть для людей.