Зелменяне - читать онлайн книгу. Автор: Моисей Кульбак cтр.№ 58

— Видать, — говорит тетя Гита, — она как следует накачала его настоем из любезника.

— Кого изволите подразумевать? — спрашивает Эстер.

— Ту, — говорит тетя Гита, — у которой с белых висков изливался неверный свет луны.

Набожная тетя умышленно выражается иносказательно, чтобы не произносить непристойного имени. Очевидно, она имеет в виду Кондратьеву. Это она, эта царица Савская из далеких стран, напоила Фалка любовным зельем, и теперь несчастный обречен на то, чтобы всю свою жизнь испытывать вожделение и не находить себе места.

Говорят, будто ее нагое тело отпечаталось на нем в виде этого страшного клейма.

Но хуже всего то, что нет средства от Фалкиного недуга.

Жил когда-то еврей, набожный еврей, потомок раввинов. Однажды он выпил полный стакан настоя из любезника, и этого было достаточно, чтобы он девяносто раз влюбился. Эта бешеная травка ослепляет, и вот человек бежит, ничего не видя, пускай даже сотни миль, — туда, где с распростертыми объятиями его ждет особа женского пола.

Затем он совершает грех и снова бежит без оглядки сотни миль.

Так же и с Фалком дяди Ичи…

Начало лета.

На солнечный двор падают от домов две треугольные тени. В реб-зелменовском дворе нет деревьев, вместо них здесь цветут другие предметы. Цветет крыша дяди Юды зеленым нежным плюшем. В маленьких окошечках цветет в горшках оляш. Цветет простой кол, на котором сушится деревянное ведро. При некотором уходе за этим колом из него определенно получилась бы стоящая вещь, может быть, даже дерево.

Вот так и пропадают большие возможности, заложенные в реб-зелменовском дворе!

На крыше тети Гиты стоит, нахохлившись, воробей и что-то чирикает; не то чтобы он красиво чирикал, не то чтобы некрасиво, но такого птичьего пения достаточно, вполне достаточно для заурядного Зелменова.

Фалк дяди Ичи зашел к тете Гите в дом и положил на стол письмо для Тоньки.

Письмоносец передал ему это письмо с черными, четкими печатями из Петропавловска-на-Камчатке.

Осведомленные в любовных делах женщины понимающе оглядели искалеченного парня. Вечно безмолвствующая тетя неожиданно принялась озабоченно расспрашивать его:

— Тебя, наверное, тянет, дитя мое, в далекие города?

— Еще как! — отвечает он.

— А что ты ищешь там, дитя мое, в этих адовых городах?

— Мало ли чего я ищу!

Она поднялась, погруженная в раздумье.

— Скажи мне, Фаленька: что бы ты, например, в данную минуту пожелал?

Тетя Гита своими холодными, раввинскими глазами посмотрела на подруг — женщины одобрительно закивали головами.

— Мало ли чего бы я сейчас хотел!

— Ну скажи, дитя мое: что?

— В данный момент я бы прокатился на велосипеде.

По правде говоря, тетя Гита осталась не очень довольна таким ответом.

— Ну а что еще?

— Мало ли что!

— Скажи, сыночек, не стесняйся, мы ведь все старые женщины.

Это тетя Неха нашла нужным вставить словечко.

— Я бы выпил бутылку пива, — ответил Фалк.

От досады бабы еще больше сморщили свои старые лица. Застегнутая на все пуговицы тетя выпрямилась во весь свой рост, подошла к парню и заговорила голосом, который редко услышишь и у мужчины:

— Ну а что тебе еще хочется?

— Да мало ли что! Может, мне сесть и все выложить перед вами?

Фалка уже зло взяло.

— Рассказывай, распутное создание, рассказывай! — закричала тетка басом.

Лишь теперь хитрый Фалк понял тетин умысел. Наверное, она хочет, эта раввинша, чтобы он перед ее набожными еврейками говорил о набожном: мол, ему хотелось бы учить Талмуд. Но поскольку он был выродком, то левой, здоровой рукой поправил чуб на лбу и, подойдя к высокой тете, сказал ей прямо в лицо:

— Тетя, впрямь хотите знать, чего я хочу?

— Ну?

— Я хочу целоваться с девочками!

Тогда все стало ясно.

Женщины немым взглядом дали тете понять, что предположение насчет таинственной болезни Фалка подтверждается.

Этот парень — безнадежный бабник.

Они молча снова сели чистить картошку и с Фалком больше не разговаривали. А когда тетя Гита увидела, что парень растерялся и все еще старается понять, что с ним здесь происходит, она спокойно подняла свое строгое, в родовитых складках, морщинках и черточках, лицо, лицо как у ксендза.

— Иди, Фалкеле, — сказала она, — иди загуби еще несколько честных евреев!

Фалк молчал. Он стоял, высоко подняв плечи, красный от смущения.

Сейчас, стоя в доме тети Гиты, он вдруг обрел тяжеловесный, немного неуклюжий облик старших строптивых Зелменовых — Беры и Фоли.

Кажется, впервые Фалк почувствовал себя в чуждой среде. Он был обманут и оплеван.

От злости он пробормотал по-русски такое, что не передашь.

Боль в руке — это пустяк. В сущности, мостильщик покалечил его, так сказать, честно, подняв на него топор среди бела дня. Труднее было проглотить этот бабий яд, который ему торжественно преподнесли с богобоязненной преданностью.

Вот она, ханжеская любовь! В Средневековье с этой любовью сжигали еретиков на кострах…

Фалк, подавленный, пошел к двери.

Уже стоя на пороге, он сжал в кулак левую руку и этот единственный кулак единственной здоровой руки показал бабам:

— Погодите, вы еще у меня будете носом землю рыть!

И хлопнул дверью. Он ушел, этот злодей, погубивший мостильщика и, конечно, жаждущий теперь крови последних благородных женщин в реб-зелменовском дворе.

Стало тихо.

Женщины с ужасом смотрели ему вслед из окна и ясно видели, как этот выродок спешно направился куда-то, заводить шашни не то с малолетней девчонкой Ханкой, не то с рыжей портнихой, не то вовсе, не дай Бог, с Кондратьевой.

В это время остановились на улице, возле дома бабушки Баси, первые подводы с кирпичом.

Во дворе сразу стало темно от Зелменовых. Эти несколько простых крестьянских подвод привезли с собою страшную весть, и, хотя в доме тети Гиты уже было известно, что судьба двора решена раз и навсегда, все же сейчас у каждого защемило сердце.

Больно было за старый, низкий, теплый реб-зелменовский двор, где иногда еще произрастает втихомолку травка-любезник, а ночью, при свете луны, даже появляется древняя царица Савская в образе весьма призрачной графини Кондратьевой.

* * *

Письмо лежало на столе. Цалка торопливо вошел и еще раз установил, что печать из Петропавловска-на-Камчатке.