Он поднялся на ноги, и, как солдаты по команде, все остальные сделали то же самое. Наклоняясь, чтобы помочь Дороти Гиттлеман подняться со стула, он твердо, от души, решил: «Ну, уж сегодня в Доме Каобы девчонка будет у меня визжать, как двадцать лет назад». И ему показалось: яйца уже набухают, а жезл — твердеет.
XII
Сальвадор Эстрельа Садкала подумал, что, видно, не узнать ему уже Ливана, и эта мысль опечалила его. С самых ранних детских лет он мечтал, что в один прекрасный день поедет в Верхний Ливан, в тот город, а может быть, и село Баскинту, откуда были родом все Садкала и откуда в конце прошлого века предки его матери были изгнаны за то, что были католиками. Сальвадор вырос под рассказы мамы Паулины об опасностях и бедах, обрушившихся на преуспевавших торговцев, какими было семейство Садкала в Ливане; о том, как они потеряли все, и как пропали скорняжные мастерские, и как Абрахам Садкала со всеми чадами и домочадцами бежал от преследований, которым мусульманское большинство подвергало христианское меньшинство. Они обошли полмира, храня верность Господу и святому Кресту, пока не оказались в Гаити, а потом — в Доминиканской Республике. В Сантьяго де-лос-Кабальерос они пустили корни и, работая честно и упорно, что было свойственно их роду, снова достигли процветания и уважения на принявшей их земле. И хотя Сальвадор мало видел своих родственников по материнской линии, он, завороженный рассказами мамы Паулины, всегда чувствовал, что он — Садкала. И потому мечтал когда-нибудь увидеть это загадочное место — Баскинту, которого не находил на картах Среднего Востока. Почему же сейчас у него возникло ощущение, что он никогда не ступит на землю экзотической страны его предков?
— По-моему, я заснул, — услышал он с переднего сиденья голос Антонио де-ла-Масы. И увидел, как тот трет глаза.
— Заснули все, — отозвался Сальвадор. — Не беспокойся, я внимательно слежу за машинами, которые появляются со стороны Сьюдад-Трухильо.
— И я — тоже, — сказал рядом с ним лейтенант Амадо Гарсиа Герреро. — Это только кажется, что я уснул, потому что я не двигаюсь и даю отдых голове. Это — способ расслабиться, меня научили ему в армии.
— А ты уверен, что он приедет, Амадито? — поддел его сидевший за рулем Антонио Имберт. И Турок уловил в его тоне упрек. Как несправедливо! Можно подумать, Амадито виноват, если Трухильо вдруг раздумает ехать в Сан-Кристобаль.
— Да, Тони, — с фанатичной уверенностью ответил лейтенант. — Он приедет.
Турок, пожалуй, не был так уверен: они ждали уже час с четвертью. По-видимому, потерян еще один день, день душевного подъема, надежд и тревожной тоски. Сорокадвухлетний Сальвадор был старшим из семерых, поджидавших Трухильо в трех автомобилях на шоссе в Сан-Кристобаль. Он не чувствовал себя старым, ничуть не чувствовал. Был так же недюжинно силен, как и в тридцать лет, когда в поместье Лос-Альмасигос говорили, что Турок может убить осла одним ударом кулака — за ухом. О мощи его мускулов ходили легенды. Его силу знали не понаслышке те, кому случалось, надев боксерские перчатки, выйти с ним на ринг исправительной тюрьмы в Сантьяго, где его стараниями приучали к спорту, а юные преступники и правонарушители добились в нем поразительных успехов. Именно оттуда вышел Кид-Динамит, завоевавший Золотую перчатку, известный на весь Карибский регион боксер.
Сальвадор любил семейство Садкала и гордился своей арабской, ливанской кровью, но семейство Садкала не хотело его рождения; оно было решительно против, когда Паулина дала им понять, что за нею ухаживает Пиро Эстрельа, мулат, военный и политический деятель, и именно эти три качества — Турок улыбнулся — были ненавистны им до судорог. Из-за этого семейного афронта Пиро Эстрелье пришлось украсть маму Паулину, отвезти ее в Моку, под дулом пистолета притащить приходского священника и заставить его обвенчать их. Со временем семейства Садкала и Эстрельа помирились. Когда в 1936 году мама Паулина умерла, в семье Эстрельа Садкала было уже десять детей. Генерал Пиро Эстрельа ухитрился родить еще семерых во втором браке, так что у Турка оказалось шестнадцать законных братьев и сестер. Что будет с ними, если сегодняшнее дело провалится? И, прежде всего, что будет с его братом Гуаро, который об этом — ни сном, ни духом? Генерал Гуаронье Эстрельа Садкала раньше был начальником адъютантского корпуса Трухильо, а сейчас командовал второй бригадой в Ла-Веге. Если заговор провалится, репрессии будут беспощадны. Но почему он должен провалиться? Готовились тщательнейшим образом. Как только его начальник, генерал Хосе Рене Роман сообщит, что Трухильо мертв и что военно-гражданская хунта взяла власть, Гуаро должен поставить все вооруженные силы северного округа на службу новому режиму. Произойдет ли это? И снова Сальвадор пал духом, конечно же, в том было повинно ожидание.
Прикрыв глаза, он молился, не шевеля губами. Он молился по несколько раз в день, молился вслух, просыпаясь и ложась спать, и молча, про себя, все остальные разы. Читал «Отче наш», «Аве Мариа» и другие молитвы, которые придумывал сам, по обстоятельствам. С юности он привык посвящать Бога во все свои проблемы, большие и малые, поверять ему все свои секреты и просить совета. Сейчас он просил у него, чтобы Трухильо приехал, чтобы Господь своей безграничной милостью дал им свершить наконец казнь над палачом доминиканцев, над Тварью, которая нынче в своем зверстве ополчилась против Христовой Церкви и ее пастырей. До определенного времени, когда речь заходила о казни Трухильо, Турок испытывал нерешительность, но после того, как получил знак одобрения, мог с чистой совестью говорить с Господом о тираноубийстве. А знаком стали слова, которые прочитал ему нунций Его Святейшества.
Отец Фортин, канадский священник, живший в Сантьяго, устроил Сальвадору встречу с монсеньором Лино Занини, благодаря чему он и находился теперь здесь. На протяжении многих лет отец Сиприано Фортин был его духовным наставником. Раз или два в месяц у них бывали долгие разговоры, в которых Турок облегчал свое сердце и совесть; священник слушал его, отвечал на его вопросы и излагал ему свои сомнения. Незаметно в этих разговорах на сугубо личные проблемы стали накладываться и политические. Почему Церковь Христова поддерживала запачканный кровью режим? Как могло случиться, что Церковь своим нравственным авторитетом оказывала поддержку правителю, совершавшему чудовищные злодеяния?
Турок помнит, в каком затруднительном положении оказывался отец Фортин. Он пытался давать объяснения, которые, однако, не убеждали и его самого: Богу — Богово, кесарю — кесарево. Возможно, подобное разделение существует и для Трухильо, отец Фортин? Разве он не ходит к церковной службе, не получает благословения, освященной облатки? Разве не служатся службы, не читается «tedeum», не дается благословение на все действия правительства? Разве ежедневно не освящают епископы и священники акты тирании? В какое положение ставит Церковь верующих, отождествляя себя таким образом с Трухильо?
С отроческих лет Сальвадор знал, как трудно, как невозможно порою подчинить свое повседневное поведение религиозным заветам. При всех своих твердых принципах и искренней вере он не мог устоять ни перед веселой гульбой, ни перед юбкой. И не раскаивался слишком в том, что зачал двух детей вне брака, до женитьбы на своей теперешней жене Урании Миесес. Случались у него и падения, которых он стыдился и которые пытался искупить, не усыпляя при этом совести. Да, очень трудно жить, не оскорбляя Бога в повседневных делах. Он, жалкий смертный, меченный первородным грехом, был живым доказательством прирожденной слабости человека. Но как могла ошибаться вдохновленная Богом Церковь, коль скоро она поддерживала бездушного и жестокого правителя?