Тетради дона Ригоберто - читать онлайн книгу. Автор: Марио Варгас Льоса cтр.№ 49

грустное слово,

как термометр или лифт,

и не с убийственной сентенцией доктора Джонсона [96] («Patriotism is the last refuge of a scoundre» [97] ), а с героическими кавалерийскими атаками, саблями, пронзающими вражеских солдат, пением горна, артиллерийской канонадой и выстрелами, которые производят отнюдь не бутылки шампанского. Судя по всему, Вы принадлежите к той категории мужчин и женщин, что с благоговением взирают на засиженные голубями статуи отцов-основателей на городских площадях и с ночи занимают место на Марсовом поле, [98] чтобы не пропустить парад, зрелище, которое кажется Вам чрезвычайно воинственным, патриотическим и мужественным. Сеньор, сеньора: Вы представляете огромную опасность для человечества.

Вы — плесень, разъедающая человечество со времен татуированных каннибалов в набедренных повязках, вызывавших дождь с помощью ритуальных танцев и поедавших сердца врагов, чтобы стать сильнее. На деле восторженные речи об историческом, социальном и метафизическом превосходстве куска суши, ограниченного условными линиями и полосатыми столбами, не что иное, как лукавое aggiornamento [99] примитивного первобытного страха отпасть от племени, перестать быть частью целого и превратиться в индивида; это возвращение к состоянию наших предков, мир которых заканчивался на границе знакомого пространства, на опушке леса, у выхода из темной пещеры, за пределами горной гряды; людей, привыкших делить с соплеменниками язык, магию, заблуждения, быт, а в первую очередь — невежество и страхи и полагавших, что так можно спастись от ненастья, молний, диких зверей и других человечьих племен, населявших планету. И хотя от дикарей с кольцами в носу Вас отделяют века, хотя Вы носите костюм с галстуком или юбку-баллон и ездите в Майями делать лифтинг, на самом деле Вы мало чем от них отличаетесь. Вас надежно связали боязнь новизны, ненависть к чужакам, неспособность к решительным действиям, страх перед свободой и ответственностью, приверженность рутине и стремление смешаться с толпой, дабы не принимать вызовы, которые бросает жизнь. Беззащитному пожирателю человеческой плоти, находившемуся в полном неведении относительно физических и метафизических процессов, происходивших вокруг, еще можно простить нежелание быть независимой творческой личностью; в наше время, когда человечеству известно об окружающем мире даже больше, чем нужно, у невежества и рабского духа нет никакого оправдания. Вы сочтете, что мой приговор слишком суров, ведь для Вас патриотизм — это единение, любовь к дому и память о предках («верность земле и мертвым», согласно французскому антропологу месье Морису Барре), ментальные и культурные особенности, которые делают нас тем, что мы есть. Поверьте, это лишь одна сторона медали; на другой — болезненная ксенофобия, готовность унижать и мучить тех, кто отличается от Вас цветом кожи, говорит на другом языке, поклоняется другим богам, по-другому одевается и питается.

Патриотизм — это не более чем мягкая форма национализма; понятие «родина» многие считают более древним, естественным и респектабельным, чем «нация» — неуклюжее изобретение жадных до власти политиков и ручных интеллектуалов, вскормленных нечистыми на руку меценатами; прекрасный повод для развязывания опустошительных войн, установления деспотий, когда сильные подавляют слабых, и чудовищных эгалитаристских концепций, призывающих к созданию человеческих клонов, которые лишены всех без исключения индивидуальных характеристик, кроме самой незначительной: места рождения. В основе как национализма, так и патриотизма лежит ошибочное коллективистское представление о братстве всех «перуанцев», «испанцев», «французов», «китайцев» и так далее. Но мы-то с Вами знаем, как лживы и опасны подобные идеи: они игнорируют присущую каждому уникальность, возвращают нас в темные варварские времена, когда человечество еще не имело представления об индивидуальности, рациональности и свободе, а эти понятия неотделимы друг от друга.

Потому, когда кто-нибудь произносит в моем присутствии слова «китаец», «негр», «перуанцы», «французы», «женщины» — в общем, пытается определить другого человека через принадлежность к любого рода общности, — мне хочется выхватить револьвер и — пиф! паф! — застрелить невежду. (Это, как Вы понимаете, не более чем фигура речи; я никогда не держал в руках огнестрельного оружия и тем более никогда не стрелял, если не считать семяизвержений, которые и вправду заставляют меня испытывать что-то вроде патриотической гордости.) Мой индивидуализм отнюдь не распространяется на сексуальную сферу; искать наслаждений лучше всего вдвоем, иногда втроем, однако я остаюсь убежденным противником промискуитета partouze, [100] привносящего в постель элементы политического и социального коллективизма. Бывает, однако, что монологический секс практикуют в компании, превращая его в причудливую барочную форму диалога, как на маленькой акварели Пикассо (1902–1903), выставленной в музее художника в Барселоне, на которой доктор Анхель Фернандес де Сото, полностью одетый, с трубкой в руках, держит на коленях обнаженную, если не считать чулок и туфель, супругу, поднявшую бокал шампанского, и оба мастурбируют в унисон; на мой вкус, эта картина — говорю без намерения оскорбить кого-либо (в особенности самого Пикассо) — значительно превосходит и «Гернику», и «Авиньонских девиц».

(Если Вам кажется, что я отклоняюсь от темы нашей беседы, обратитесь к господину Тэсту, воспетому Полем Валери: «С тех пор миллиарды слов, прожужжавшие в моих ушах, редко потрясали меня тем, что хотели заставить их выразить; и все те слова, которые сам я говорил другим, я чувствовал отличными от моей собственной мысли, — ибо они становились неизменными». [101] )

Вам, должно быть, интересно, откуда взялся антипатриотический пафос моего письма? Дело в том, что утренние газеты напечатали выступление президента республики на открытии фестиваля ремесел, в котором он призвал перуанских патриотов гордиться наследием безымянных мастеров, которые создали чавинскую [102] керамику, соткали и расписали паракасские ткани, сплели мантии из перьев, прославившие Наску, [103] и творениями их потомков, такими, как айякучанские [104] алтари, бычки Пукары, куколки Мануэлито, ковры из Сан-Педро-де-Кахас, камышовые лошадки на озере Титикака, зеркала Кахамарки, ибо — цитирую дословно — «индейское искусство есть предельное выражение живущего в народе творческого начала, символ нашей Родины, у этих произведений нет автора, они принадлежат всей нации».