Тетради дона Ригоберто - читать онлайн книгу. Автор: Марио Варгас Льоса cтр.№ 29

— Сядь, — велела Ильзе. — Сюда, на диван.

Дон Ригоберто повиновался. Отступив на шаг, он опустился рядом со свояченицей на заваленный подушками мягкий диван, расположенный так, что было хорошо видно все происходящее на кровати. Это еще зачем? Дон Ригоберто с трудом сдержал смех: «А братец, оказывается, еще больший затейник, чем я мог предположить». Чтобы не расхохотаться, пришлось зажать себе рот ладонью.

Нарсисо и Лукреция ласкали друг друга так нежно, умело и уверенно, словно были близки уже давно. Они ни на миг не отпускали друг друга; каждая новая поза, каждое движение обостряло их наслаждение. Дон Ригоберто любовался прекрасными формами своей возлюбленной, ее пышными волосами, разметавшимися по подушке, крепкими ягодицами, напоминавшими скалу посреди бурного моря. «Нет», — поправил он сам себя. Скорее, великолепный зад с фотографии Мэн Рэя, [63] названной «Мольба» (1930). Заглянув в тетради, он легко воскресил ее в памяти. Сколько раз в интимном полумраке спальни Лукреция принимала по его просьбе такую позу: садилась на корточки, обхватив ладонями ягодицы. Определенное сходство с фотографией и вправду было, но другая, пленительная «Кики с Монпарнаса» (1925), и вовсе была вылитая Лукреция вполоборота. При виде темных впадин на внутренней стороне ее бедер у дона Ригоберто закружилась голова. Но волосатые руки, обнимавшие женщину, ноги, грубо разъединившие ее колени, не принадлежали ему, и лицо — в темноте разглядеть черты Нарсисо было невозможно, — и губы, миллиметр за миллиметром скользившие по спине Лукреции в нерешительности, где же поцеловать, были чужими. Ошеломленный дон Ригоберто отчего-то вспомнил пару цирковых гимнастов «Люди-орлы», которые безо всякой страховки делали сальто на десятиметровой высоте. Движения Нарсисо и Лукреции были такими же выверенными, четкими, совершенными. Дона Ригоберто охватило невообразимо сложное чувство (смесь ревности, зависти и восхищения), и по щекам вновь побежали слезы. Рука Ильзе незаметно скользнула к его ширинке.

— Надо же, ты до сих пор не завелся, — отметила она, не понижая голоса.

Любовники на кровати внезапно остановились. Ильзе говорила слишком громко; Нарсисо и Лукреция наверняка заподозрили, что в комнате есть кто-то еще. Через несколько мгновений женщина отвернулась к стене, а Нарсисо вновь принялся целовать ее, пытаясь возобновить любовную игру.

— Прости, Ильзе, — прошептал дон Ригоберто. — Я тебя обманул, мне очень жаль. Я, видишь ли, моногамен. То есть могу заниматься любовью только с женой.

— Ну конечно. — Ильзе расхохоталась так неистово, что донья Лукреция оттолкнула руку своего партнера и стала испуганно озираться, стараясь понять, откуда послышался смех. — Твой братец-близнец, кстати, тоже. Нарсисо получает удовольствие только со мной. Но знаешь, ему требуются закуски, аперитивы, прелюдии, введения… Он не так примитивен, как ты.

Ильзе вновь рассмеялась и погладила дона Ригоберто по лысеющей голове, словно учительница — прилежного ученика. Он не верил своим глазам: когда это Ильзе успела раздеться? Одежда валялась на диване, а сама женщина, нагая, гибкая, бесстрашно нырнула в темноту спальни, словно валькирия в рогатом шлеме, преследующая в лесной чаще медведя или вепря. В этот момент Нарсисо оставил Лукрецию, выскочил на середину комнаты — его лицо искажала неистовая страсть — и с торжествующим ревом заключил жену в объятия. Потрясенная Лукреция перекатилась на край, силясь понять, что происходит. Дон Ригоберто изнывал от жалости; он протянул к жене руки и позвал ее. Лукреция соскользнула с кровати и на цыпочках, чтобы не спугнуть супругов, пересекла спальню; подняла с пола одежду, поспешно накинула ее и метнулась к мужу. Дрожа всем телом, она бросилась ему на грудь.

— Ты что-нибудь понимаешь, Ригоберто? — спросила Лукреция.

— Я просто тебя люблю, — ответил дон Ригоберто, обнимая жену. — Ты сегодня необычайно красива. Пойдем, пойдем.

— Близнецы, как забавно, — долетел издалека смешок валькирии, едва слышный за ревом дикого вепря и вагнеровскими трубами.

Гарпия. Крылатая львица

Где ты? В Зале гротеска Музея австрийского барокко в венском Нижнем Бельведере.

Что ты там делаешь? Внимательно разглядываешь гордость музея, тварей, порожденных неистощимой фантазией Йонаса Дрентветта. [64]

Какую из них предпочесть? Ту, что вытягивает неимоверно длинную шею, обнажив точеную правую грудь с пунцовым соском, к которому с наслаждением прильнул бы каждый, если бы он уже не был занят.

Кем? Твоим далеким возлюбленным, которому еще предстоит тебя познать, безумным мечтателем, художником, который вновь и вновь разрушает тебя, чтобы снова создать.

Что тебе нужно сделать? Хорошенько запомнить эту картину и представлять ее во тьме спальни, пока я не переступлю порог. Пусть тебя не беспокоят сущие мелочи, вроде отсутствия хвоста, птичьих когтей или привычки ходить на четырех лапах. Если ты и вправду меня любишь, то со временем отрастишь хвост и когти, встанешь на четыре лапы, и благодаря магической силе любви место Лукреции из Оливар-де-Сан-Исидро займет Мифическая Гарпия Лукреция Крылатая Львица, Лукреция, которая пришла в мои мечты из греческих легенд (и римских фресок, которые скопировал Ионас Дрентветт).

Ты уже перевоплотилась? Выгнула спину, обнажила соски, вскинула голову? У тебя уже вырос львиный хвост, появились багряные копьевидные крылья? Не хватает диадемы надо лбом, топазового ожерелья, золотой перевязи, украшенной драгоценными камнями, которая поддерживает твою грудь. Тот, кто любит тебя сильнее всего в обоих мирах, реальном и воображаемом, принесет их тебе в знак обожания и преклонения.

Поклонник гарпий.

Донья Лукреция еще раз промокнула платком повлажневшие от смеха глаза, стараясь выиграть время. Она все не решалась спросить Фончито, правда ли то, что рассказала Тете Баррига. Дважды заводила разговор и дважды отступала.

— Что это тебя так насмешило? — спросил заинтригованный Фончито. С тех пор как мальчик переступил порог дома в Сан-Исидро, донья Лукреция пожирала его глазами, то и дело разражаясь хохотом.

— Да так, подруга кое-что рассказала, — ответила она, зардевшись. — Мне даже неловко спрашивать. Но, с другой стороны, до смерти хочется все разузнать.

— Наверное, очередная сплетня о папе.

— Ладно, спрошу, хотя мне ужасно стыдно, — решилась донья Лукреция. — Любопытство сильнее хороших манер.

По словам Тете, муж которой вернулся домой, не зная, негодовать или смеяться: дело было на очередных приятельских посиделках, которые дон Ригоберто устраивал раз в три месяца. Одни мужчины, человек пять-шесть, друзья детства и однокашники, приходили сюда без особой охоты, скорее, по привычке, не решаясь нарушить давний ритуал, словно опасались, что стоит одному не прийти в условленный час, и всех без исключения настигнет злой рок. Они продолжали собираться, хотя каждому, даже самому Ригоберто, давно надоели регулярные встречи с непременным распитием коньяка, поеданием бутербродов с сыром и перемыванием костей мертвым и ныне живущим политикам. После таких вечеринок хозяин дома мучился головной болью и пил валерьянку. Драма разыгралась во время последней встречи. Приятели — всем от пятидесяти до шестидесяти, кое-кто на пороге пенсии — уже были немного навеселе, когда пришел Фончито. Мальчик остановился на пороге, с интересом взирая на сборище в гостиной. Школьная форма и прическа ангелочка пребывали в чудовищном беспорядке. Гости заулыбались: привет, Фончито, как поживаешь, надо же, как ты вымахал.