Девушка из Золотого Рога - читать онлайн книгу. Автор: Курбан Саид cтр.№ 25

Она продолжала пить маленькими глотками, а Хаса думал при этом, что так, должно быть, пили ее дикие предки, добравшись до родников после долгих странствий.

— У нас, — сказала Азиадэ, поставив стакан, — в домах только ковры на полу и диваны вдоль стен. На диванах лежат подушки, а по комнатам расставлены маленькие столики. Мы спим на матрасах, расстеленных на полу. Днем их убирают в стенные шкафы. Зимой для обогрева в комнату приносят печь на углях. Я не привыкла к такому количеству мебели, Хаса, я буду спотыкаться о столы и шкафы. Ну, ничего, показывай дальше.

Проведя ее по анфиладе длинных темных коридоров, Хаса открыл дверь в спальню.

— Здесь, — сказал он гордо.

Азиадэ увидела две стоящие рядом широкие кровати, ширму, диван и столы.

— Здесь значит, — сказала она, смущаясь, и подумала о Марион, которая когда-то лежала здесь и мечтала о других мужчинах.

Хаса закрыл дверь. Он стоял посреди комнаты, смотрел на кровать, на Азиадэ, на маленький круглый столик и на лице его была написана грусть.

Азиадэ коснулась его подбородка, он бросил на нее умоляющий взгляд и крепко прижал к себе, как бы защищаясь от чего-то невидимого, чужого, вдруг возникшего в комнате.

Азиадэ обняла Хасу, чувствуя жалость к этому сильному человеку, столь беспомощному в этом мире недосказанных слов и полувыдуманных чувств. Она погладила его по щеке и подумала, что сделала бы все, чтобы Хаса остался чудотворцем, сильным и умным в этом реальном мире. «Не бойся, — хотела она сказать ему, — я буду тебе верной женой». Но она ничего не сказала, а просто стояла, обняв его за шею, и Хаса видел в ее глазах преданность азиатских женщин.

— Пойдем, — сказала она тихо, — надо распаковывать вещи.

Ночью они лежали на широких кроватях, тесно прижавшись друг к другу, и он, перебирая ее волосы, рассказывал о своих друзьях, о своем любимом кафе, о городском театре с отделанной золотом мраморной лестницей и о жизни, которая начнется, как только они разберут вещи и обживутся.

Азиадэ молча рассматривала лепку на потолке и думала о Марион, которая тоже когда-то смотрела на эту лепку, мечтая при этом о других мужчинах. Она хотела спросить Хасу о Марион, но не решалась. Постель была мягкой и теплой. На Хасе была темная пижама, и он лежал, положив голову ей на колено.

— Останься со мной, Хаса, — сказала она, хотя Хаса и не собирался никуда уходить.

Она приподнялась и посмотрела на него, сияя от счастья.

Хаса улыбался, немного далекий, полный загадочных сил, с помощью которых ему удалось покорить ее. Он притянул ее к себе, и Азиадэ почувствовала себя маленьким ребенком в руках большого волшебника. Она закрыла глаза, ощущая его руки, тело, дыхание, которое стало вдруг теплее и ближе. Приятное чувство страха охватило ею. Стыдливо смущаясь, она открыла глаза. Где-то очень далеко увидела она узор лепки и лицо Хасы, которое вдруг удлинилось, стало серьезным, с прищуренными глазами, увидевшими, казалось, что-то загадочное, страшное.

Хаса уснул, поджав колени под живот, снова по-детски положив голову ей на колени. Азиадэ не спалось, она всматривалась в темноту. Квартира напоминала ей остров, а сама она — чудом спасшуюся с потерпевшего крушение корабля в этом бушующем океане, который люди называют жизнью. Где-то там, снаружи, были какие-то кафе, мужчины и женщины, которые думали, как Хаса, но не были волшебниками, не насиловали свои разум и чувства. Где-то там была Марион, чье место она заняла, и о которой она лишь знала, что та путешествует по миру с чужим мужчиной и заслуживает всех наказаний, которые Аллах уготовил распутным женщинам.

— Хаса, — сказала она, потянув его за волосы. — Хаса.

Он удивленно открыл глаза и спросонья откашлялся.

— Между нами так много воздуха, — прошептала Азиадэ, — подвинься ко мне поближе, Хаса.

— Хорошо, — пробормотал Хаса и снова заснул.

Азиадэ закрыла глаза. Ей хотелось, чтобы эта ночь длилась бесконечно, чтобы Хаса всю жизнь лежал возле нее, как спящий ребенок, и не должен был бы уходить в этот таинственный мир чуждых ей людей, поступков и слов.

Она уснула спокойная, свернувшись в комок, и крепко сжимая лежащую на ее груди руку Хасы, так словно та была волшебным средством против волн океана, омывающего остров.

В кафе на Ринге шуршали газеты. Старый, весь в морщинах метрдотель, узнал Хасу первым. Он поприветствовал его и крикнул официанту:

— «Фиакр» и «Медицинский еженедельник» для господина доктора, как всегда! Вернулись домой? — спросил он, склонившись над мраморным столиком, хотя это было и так очевидно.

— Вернулся, — ответил Хаса, — к тому же женатым.

— Поздравляю от всего сердца, господин доктор. Милостивая фрау, наверное, иностранка?

— Да, турчанка.

Метрдотель кивнул так, будто женитьба на турчанке, было делом само собой разумеющимся и принялся обстоятельно рассказывать о том, что его брат служил в Турции и что турки тоже нормальные люди. Он ненадолго отошел и вернулся со стопкой газет.

Хаса рассеянно листал газеты, а за окном над Рингом сияло солнце. Красиво одетые дамы с маленькими собачками прогуливались по улице, самодовольно оглядываясь вокруг себя. Ветви деревьев склонялись над Рингом, а мрачное здание Оперы напоминало крепость.

Тут распахнулись двери и в кафе стали входить люди, которые, заметив Хасу, радостно взмахивали руками и подходили к его столику, чтобы поздороваться.

Хаса отвечал на приветствия, переполненный радостью возвращения. Вот они — люди, которых он называл своим «кругом», и которым судьбой было предназначено окружать его, общаться с ним, приглашать в гости, считать его достаточно милым или просто невыносимым, и прослеживать его жизнь с праздным любопытством зрителей. Это были — гинеколог, доктор Хальм, седовласый Матушек — изобретатель очень известной, но бесполезной диеты; ортопед Захс, который работал в своей клинике только зимой, в лыжный сезон; длинноногий хирург Матес, влюбленный в китайскую живопись, и невролог Курц, заведовавший санаторием и увлеченный каким-то сосудистым заболеванием.

Друзья сидели за столиком, задавали вопросы, которые по сути дела, не очень-то отличались от вопросов обера, и озабоченно качали головами.

— Так значит ты, содомит ты эдакий, женился на ангорской кошке, — с завистью в голосе, произнес кто-то из них.

Хаса кивнул и ему вдруг показалось, что все это уже происходило с ним однажды, в каком-то ином, нереальном мире.

Мраморный столик был заставлен кофейными чашками. Пролившаяся из стакана вода тонкой полоской растеклась по его мраморной поверхности, образуя бухты и озера под чашкой доктора Курца.

Хаса рассказывал им о своем свекре, бывшем паше, который ныне управляет большим ковровым магазином, о необычных науках, которые изучает его жена, и о дворце на Босфоре. Потом, немного смущаясь, дополнил свой рассказ историей о чудесном исцелении всемирно известного дервиша Али-Кули из Сараево.