Девушка из Золотого Рога - читать онлайн книгу. Автор: Курбан Саид cтр.№ 13

Азиадэ провела своим маленьким пальцем по линиям письменности и медленно прочитала:

«Моему брату Гюль-Текину было всего шестнадцать лет, и посмотрите, что он сделал! Он вступил в битву с людьми с косами и победил их. Он ринулся в бой, и его воинственная рука настигла врага — Онг Тутука, правившего пятьюдесятью тысячами людей».

Резко прозвенел звонок. Азиадэ подняла голову и потерла уставшие глаза. Она сидела в маленьком читальном зале семинария, а вокруг доносились перешептывания синологов, приглушенные гортанные голоса арабистов и тихие движения губ египтологов, проглатывающих согласные и открывающих все тайны долины Нила, вплоть до загадки правильного произношения слова Осирис.

Азиадэ поднялась и посмотрела на расписание.

— Первые Османы, — прочитала она. — Лекционный зал 8: доцент доктор Майер.

У входа в лекционный зал ей встретился венгр, доктор Журмай, который восторженно рассказал ей о только что открытом туранизме в финно-угорских агглютинациях.

Азиадэ рассеянно слушала его. Она всего один раз в жизни видела живого финно-угра. Это был полный блондин — стюард из Гельсинфорса, от которого пахло ромом, и который постоянно сквернословил. Странно было думать, что его род происходил из тех же далеких степей, откуда когда-то появились первые османы, перекочевавшие потом на Запад.

— Это аорист, — сказал венгр. — Вы понимаете — аорист.

Азиадэ понимала. Она вошла в аудиторию. Синолог Гётц склонился над какой-то бумагой и объяснял татарину Рахметуллах значение иероглифа «тю-ке». Он красиво выводил изогнутые линии и говорил приглушенным голосом:

— Понимаете, коллега, в данном случае главное — не значение, а сам звук. У китайцев нет буквы «р», так что иероглиф «тю-ке» означает «тюрке».

Рахметуллах сидел с открытым ртом, и, морща лоб, раздраженно смотрел маленькими глазками на иероглиф, который не имел значения.

Моложавый, но абсолютно седой Майер производил впечатление очень несчастного человека, наверное потому, что еще не стал даже профессором. Он обладал поразительной способностью говорить на всех восточных языках со швабским акцентом. Он посвятил лекцию рассказу о золотых алтайских горах, откуда произошел народ, о великом герое — Огуз-хане, сыне Кара-хана, давшем народу армию, и об Эртогруле, прародителе Османов, который с четырьмястами сорока четырьмя всадниками выступил против греков и основал империю Османов.

— У Эртогрула было трое сыновей, — говорил Майер со своим швабским акцентом, — Осман, Гедусальп и Сураяты Саведжи. Первый из них и является, собственно говоря, создателем движения, исследованием которого мы здесь занимаемся.

На этом лекция окончилась, так как прозвенел звонок.

Азиадэ сбежала по лестнице вниз и спряталась в библиотеке, как улитка в своем домике. Она взяла с полки первую попавшуюся толстую книгу и с удивлением прочитала: «Кугатку-Билик» — «Блаженные знания». «Уйгурская этика второго столетия».

Она раскрыла книгу.

— Страница пятьдесят два, стих пятнадцать, — загадала она и, трепеща от суеверного любопытства, стала расшифровывать таинственные уйгурские предложения. Шрифт был очень неясный, формы незнакомы. Давно уже прозвенел звонок, но Азиадэ, погруженная в тайны прошлого, не обратила на это никакого внимания. Наконец она смогла прочитать:

«Все, что дается тебе, приходит и уходит, остаются лишь блаженные знания. Все, сущее в мире исчезает и заканчивается. Остается только написанное, остальное утекает».

Мысль, несомненно, была очень высокой, однако не имела ни малейшего отношения к тому, что волновало Азиадэ. Склонив голову, она печально посмотрела на свой перевод, чувствуя себя человеком, с трудом откупорившим бутылку, которая оказалась пустой. Азиадэ сложила листок, осмотрелась и с радостью обнаружила, что она в комнате одна.

Нет, твердо решила она, так больше продолжаться не может. Каждый день Хаса приезжает за ней на машине к дому, отвозит в университет, ездит с ней на прогулки в Грюневальд, дарит цветы и как бы между прочим намекает на радости семейной жизни. Иногда она позволяет ему погладить ей руку, а то и прикоснуться губами ко лбу.

Азиадэ сердито посмотрела на длинные ряды книжных полок. Все могло бы быть по-другому, если бы она согласно их обычаям, скрывала лицо под чадрой. Доктор Хаса никогда не увидел бы ее, жизнь текла бы в своем обычном русле, и ей не пришлось бы размышлять о таинстве любви вместо того, чтобы исследовать туранские префиксы.

Она задумчиво поскребла ногтем темное дерево столешницы. Наверное, они совершили большую ошибку, покинув родину. Но этого захотел ее отец — и теперь, на ее голову обрушилась любовь к чужому человеку, который чувствует, думает и действует совсем не так, как на ее родине.

Азиадэ глубоко вздохнула. Ей было очень стыдно, она искренне презирала себя. Хаса буквально преследует ее, и нет никакой возможности вырваться из замкнутого круга его слов, взглядов, жестов.

Азиадэ прошлась вдоль книжных полок. Лысый администратор у двери, перебиравший каталог, вопросительно посмотрел на нее. Она притворилась, что ищет книгу, и пробежала взглядом по «Грамматике суахили» и «Введению в среднеперсидский».

«Выйти замуж», — в отчаянии подумала девушка и вернулась на свое место.

Она рассеянно рисовала на лежащем перед ней листе головы демонов, различные геометрические фигуры и неизвестные окончания неведомых слов. Потом отложила карандаш и с удивлением обнаружила, что на листе красивым арабским почерком выведено «Принц Абдул Керим».

Она покачала головой, написала то же самое латинскими буквами, потом перечеркнула все и вывела по-турецки «Его высочество принц Абдул Керим». Значит, все это время она думала только об исчезнувшем принце.

Она никогда не видела принца, но представляла себе его, проплывая в лодке мимо дворца на Босфоре. У него, наверное, светлая кожа, длинный османский нос с горбинкой, грустные глаза и крепко сжатые губы. Может быть, он меланхоличен, как султан Абдул Азиз, а может, хитрый, слабый и жестокосердный, как Абдул Гамид. Может, он живет в изнуряющей скуке, и взор его затуманен, как у мечтательного и спокойного Мехмет Рашид. Она ничего о нем не знала, кроме того, что этот принц, живущий во дворце на Босфоре, предназначен ей в мужья и что никого, кроме него, она не имела права любить. Тем не менее, она влюбилась в длинноногого варвара с улыбающимися глазами. Принц исчез, он тоже никогда не видел ее, может, даже никогда о ней и не слышал. Скорее всего, руки его были мягкими и ухоженными, а в сердце таилась тихая жажда покоя, забытья, смерти, как у покойного Юсуф Изеддина. Последние представители османского рода не могли похвастаться особой статью. Хаса был здоровей, крепче и так близок.

Азиадэ стало грустно из-за принца, который уже не был принцем и никогда ее не видел. Она взяла простой карандаш и нарисовала вокруг его имени красивый волнистый орнамент, приписала: «Азиадэ просто глупая гусыня», и ей вдруг показалось, что вся ее жизнь это сплошной запутанный сон. Медленным движением она убрала волосы с лица, потом решительно достала из портфеля листок бумаги и, тщательно обдумывая каждое слово, вывела: