Домой возврата нет - читать онлайн книгу. Автор: Томас Вулф cтр.№ 175

Адамовский молча за ней понаблюдал, вынул свое разрешение на деньги, раскрыл и сказал, что у него есть официальное разрешение на двадцать три марки, сумма эта у него была, но он все потратил. Джордж последовал его примеру и объяснил, что он тоже потратил все свои немецкие деньги, и хотя особого разрешения у него нет, но на десять марок он право имеет. Женщина встрепенулась, поглядела на одного, на другого и поняла, что они по-дружески предлагают помощь.

— Так вы можете… — начала она. — Но если вы хотите нас выручить, это просто чудесно!

— У вас найдется двадцать три марки сверх положенных? — спросил Адамовский.

— Да. — Она быстро кивнула, поглядела с тревогой. — У меня даже больше. Но если вы возьмете двадцать три марки и подержите их у себя, пока мы не переедем границу…

Адамовский протянул руку.

— Давайте, — сказал он.

Она поспешно сунула ему деньги, и они мигом очутились у него в кармане.

Брюзга в свой черед суетливо отсчитал десять марок и без единого слова протянул их Джорджу. Джордж сунул их в карман, и все, взволнованные, но торжествующие, слегка даже покраснев, откинулись на спинку сиденья и постарались принять невозмутимый вид.

Через несколько минут человек в форме отворил дверь купе, отдал честь и попросил предъявить паспорта. Начал он с Адамовского, нашел, что все в порядке, взял его разрешение на деньги, увидел двадцать три марки, проштемпелевал паспорт и вернул владельцу.

Потом повернулся к Джорджу, тот отдал ему паспорт и всевозможные бумаги, удостоверяющие его право на американскую валюту. Чиновник перелистал страницы паспорта, сплошь в штемпелях и печатях, которые ставились всякий раз, как Джордж получал доллары по чеку и менял их на марки. На одной странице чиновник задержал взгляд, нахмурился, внимательно вгляделся в печать, удостоверяющую возвращение Джорджа из Австрии в Германию через Куфштейн, потом снова сверился с бумагами, которые ему вручил Джордж. Покачал головой. И спросил разрешение на деньги из Куфштейна.

Сердце у Джорджа подпрыгнуло, громко застучало. Он совсем забыл про куфштейнское разрешение! С тех пор у него столько накопилось всяких документов, он думал, это разрешение уже ни к чему. Он стал рыться в карманах, перебирать бесчисленные бумажки, которые у него еще оставались. Чиновник терпеливо ждал, но явно был обеспокоен. Все смотрели на Джорджа с тревогой, кроме Адамовского.

— Не торопитесь, — спокойно сказал Адамовский. — Оно где-нибудь среди прочих бумаг.

Наконец разрешение нашлось! И на его громкий облегченный вздох эхом отозвались соседи по купе. Кажется, чиновник был доволен. Он улыбнулся доброй улыбкой, взял разрешение, внимательно его прочел и вернул Джорджу паспорт.

Меж тем, пока Джордж судорожно рылся в своих документах, чиновник успел проверить паспорта женщины, ее спутника и Брюзги. У них как будто все оказалось в порядке, вот только блондинка призналась, что у нее сорок две марки, и чиновник с сожалением объявил, что должен оставить ей всего десять марок, а остальное отобрать. Деньги сохранят здесь, на границе, и, когда она поедет назад, ей их, разумеется, вернут. Она огорченно улыбнулась, пожала плечиками и вручила ему тридцать две марки. Все остальное, видимо, было в порядке, так как чиновник поднял руку в знак нацистского приветствия и удалился.

Итак, это испытание позади! Все глубоко, облегченно вздохнули и посочувствовали очаровательной блондинке — все-таки она потерпела ущерб. И при этом они втихомолку торжествовали, ведь если бы не Адамовский, ущерб мог быть и побольше.

Джордж спросил Брюзгу, хочет он получить свои деньги назад прямо сейчас или после. Тот ответил, что лучше подождать, пока они окажутся в Бельгии. Он как бы невзначай заметил еще — никто в ту минуту не обратил внимания на его слова, — что по некоторым причинам, которых они не поняли, его билет действителен только до границы, а во время пятнадцатиминутной стоянки в пограничном городе Ахене он купит билет дальше, до Парижа.

Они уже подъезжали к Ахену. Поезд начал замедлять ход. За окнами снова проплывали приветливые возделанные земли и пологие холмы — картины скромные, мягкие, какие-то очень европейские. Иссушенный, измордованный край рудников и заводов остался позади. Они въезжали в предместья славного городка.

То был Ахен. Еще несколько минут, и поезд остановился перед вокзалом. Вот и граница. Здесь сменят паровоз. Все вышли, Брюзга — очевидно, чтобы купить билет, все остальные — просто поразмяться и подышать.

Адамовский и Джордж вместе сошли на перрон и решили поглядеть на локомотив. Немецкий паровоз, который дальше не шел и уступал место своему бельгийскому собрату, был великолепен: мощный, тяжелый, почти такой же огромный, как самые крупные американские паровозы. Он был превосходной обтекаемой формы с расчетом на большие скорости, и его тендер поражал глаз — ничего похожего Джордж в жизни не видел. Казалось, это соты из труб. Посмотришь через наклонные решетки, а там тысячами крохотных фонтанов бьют тончайшие струи кипящей воды. В этой сложной и прекрасной машине, во всем до последней мелочи, проявился опыт и редкостный инженерный гений ее создателя.

Зная, как важен, когда переезжаешь из страны в страну, тончайший миг перехода от одного народа, от одного образа жизни и поведения к другому, как ярки, внезапны первые мимолетные впечатления, Джордж с жадным любопытством ждал приближения бельгийского локомотива: хотелось увидеть, нельзя ли и по нему уловить разницу между могучим, сплоченным, неукротимо энергичным племенем, которое они покидают, и маленьким народом, на земле которого будут с минуты на минуту.

Пока Адамовский и Джордж разглядывали паровоз и размышляли обо всем этом, их вагон и еще один, который тоже направлялся в Париж, отцепили от немецкого состава и подвели к цепочке вагонов по другую сторону перрона. Они было заторопились, но стоявший рядом железнодорожник сказал им, что времени еще сколько угодно, до отхода поезда не меньше пяти минут. Они еще немного подождали, и Адамовский вслух заметил, что это знак нынешнего жалкого состояния Европы — в великолепном составе, курсирующем между двумя крупнейшими городами, всего два вагона пересекают границу, да и те наполовину пусты.

Но бельгийский локомотив все не приходил, а станционные часы показывали, что время отправления уже настало. Опасаясь, как бы не опоздать, они торопливо зашагали по перрону. Нагнали свою соседку по купе, и все трое, дама посередине, поспешили к своему вагону.

Подойдя ближе, они сразу поняли: что-то произошло. Никаких признаков, что поезд сейчас отойдет. Проводник и железнодорожный охранник стояли рядом на перроне. Еще не давали никаких звонков. Они поравнялись со своим вагоном и увидели, что пассажиры столпились в коридоре, как-то напряженно застыв, — во всем этом было глухое предчувствие катастрофы, и у Джорджа тревожно забилось сердце.

За свою жизнь Джордж не впервые оказывался свидетелем подобных событий, и эти приметы были ему хорошо знакомы. К примеру, кто-то спрыгнул или упал из окна высокого здания на мостовую, кого-то застрелили или сшибла автомашина, и вот он лежит и тихо умирает на глазах у прохожих — и толпа при этом выглядит всегда одинаково. Еще прежде, чем увидишь лица людей, по тому, как они стоят, по их спинам, по наклону головы и плеч понимаешь, что произошло. Точные обстоятельства тебе, разумеется, неизвестны, но заключительный акт трагедии ощутишь мгновенно. Сразу поймешь: только что кто-то умер или умирает. И по ужасающе красноречивым спинам и плечам, по алчному молчанию зрителей ощутишь к тому же другую, еще более глубокую трагедию. Это трагедия людской жестокости и сладострастного любования чужой болью — трагическая слабость, которая развращает человека, которую он ненавидит в себе, но от которой не в силах излечиться. Ребенком Джордж видел ее на лицах мужчин, что стояли под окном убогого похоронного бюро и глядели на окровавленное, изрешеченное пулями тело негра, которого прикончили судом Линча. Четырнадцатилетним мальчишкой он опять видел ее однажды на лицах мужчин и женщин во время танцев, когда один из мужчин в драке убил другого.