Вся правда о Муллинерах - читать онлайн книгу. Автор: Пэлем Грэнвил Вудхауз cтр.№ 114

— И я сожалею, дядя.

— Он никогда не играл с клубками шерсти, предпочитая сидеть в тени у стены собора и внимать мелодичному пению церковного хора, сливающемуся с благостной тишью летнего дня. Даже тогда можно было заметить, какие глубокие думы владеют его сознанием. Вот, помню, однажды…

Однако миру было суждено лишиться этого воспоминания — если, конечно, оно когда-нибудь не войдет в мемуары доброго епископа. Ибо в этот миг дверь отворилась, и вошел дворецкий. В объятиях он нес плетеную корзину с крышкой, и из-под крышки этой доносились гневные восклицания кота, который совершил железнодорожное путешествие в крайне стесненных условиях и теперь требовал объяснения, что все это, собственно, означает.

— Только подумать! — вскричал епископ.

В ушах Ланселота раздался погребальный колокольный звон. Он узнал этот голос. Он понял, кто скрыт в корзине.

— Остановитесь! — вскричал он. — Дядя Теодор, не открывайте корзину!

Но поздно! Епископ уже развязывал веревку руками, дрожащими от нетерпения. Он испускал нежное чириканье. Его глаза горели тем безумным огнем, который можно увидеть только в глазах кошколюбов, воссоединяющихся со своими любимцами.

— Уэбстер! — произнес он прерывающимся голосом.

Из корзины пушечным ядром вылетел Уэбстер, изрыгая странные эпитеты. Несколько секунд он метался по комнате, видимо, в поисках того, кто упрятал его в узилище, — глаза Уэбстера метали пламя. Несколько успокоившись, он сел и начал вылизываться, и вот тут-то епископ получил возможность хорошенько его рассмотреть.

Две недели под опекой ветеринара пошли Уэбстеру на пользу, но недостаточно. Далеко-далеко не достаточно, с ужасом решил Ланселот. Какие-то две жалкие недели не могут восстановить шерсть на боевых проплешинах или вернуть пожеванному уху тот добавочный дюйм, без которого оно имеет несколько необычный вид. Когда Уэбстер отправился к доктору Робинсону, он выглядел так, словно побывал в зубьях какой-то машины; точно так же, лишь с весьма незначительными изменениями, он выглядел и теперь. Рассмотрев его, епископ испустил пронзительный крик, будто в предсмертной агонии. Затем, обернувшись к Ланселоту, произнес громовым голосом:

— Так-то ты, Ланселот Муллинер, исполнил возложенный на тебя священный долг!

Ланселот был сокрушен, но все-таки сумел ответить:

— Я не виноват, дядя. Ему не было никакого удержу.

— Ха!

— А вот и не было! — сказал Ланселот. — К тому же что дурного в небольшой приличной стычке с кем-нибудь из соседей? Коты — это все-таки коты.

— Никуда не годная логика! — сказал епископ, тяжело дыша.

— Лично я, — продолжал Ланселот глухим голосом, понимая, сколь безнадежны его усилия, — гордился бы Уэбстером, принадлежи он мне. Подумайте о его достижениях. — Тут Ланселот слегка оживился. — Он приезжает на Ботт-стрит без единого боя в прошлом и, вопреки своей неопытности, демонстрирует такой врожденный талант, что уже через две недели все окрестные коты, едва завидев его, прыгают через ограды и взлетают на фонарные столбы. Жаль, — сказал Ланселот, уже полностью увлеченный своей темой, — что вы не видели, как он отделал белого кота из номера одиннадцатого! Ничего чудеснее я в жизни не видывал. Он весил меньше этого котяры, чья боевая репутация к тому же достигла Фулем-роуд. Первый раунд завершился вничью, возможно, с легким перевесом в пользу его противника. Но когда гонг возвестил начало второго раунда…

Епископ поднял ладонь. Его лицо было полно невыразимого страдания.

— Довольно! — вскричал он. — Я сокрушен. Я…

Он умолк. Нечто вспрыгнуло на подоконник рядом с ним, заставив его отпрянуть. Это был кот Перси, который, услышав незнакомый кошачий голос, явился узнать, что происходит.

Выпадали дни, когда Перси, ублаженный сливками и солнечным теплом, становился если не дружелюбным, то хотя бы относительно беззлобным. Ланселот даже сподобился однажды увидеть, как он играл со смятой бумажкой. Но с первой же секунды стало очевидно, что этот день был не из таких. Перси явно изнемогал от злобы. Его черная душа поблескивала в суженных глазках. Он подергивал хвостом из стороны в сторону и мерил Уэбстера вызывающим взглядом, гнусно ухмыляясь.

Затем, пошевелив усами, что-то сказал тихим голосом.

Пока Перси не заговорил, Уэбстер словно бы не замечал его появления. Он все еще умывался после своего путешествия. Но, услышав эти словечки, он вздрогнул и поднял голову. И едва он увидел Перси, как его уши прижались к голове, а в глазах вспыхнул боевой огонь.

Наступила секундная пауза. Кот мерил взглядом кота. Затем, хлеща себя хвостом по бокам, Перси повторил свое заявление уже громче. И сказал мне Ланселот, с этого момента он понимал их диалог от слова и до слова, будто много лет изучал кошачий язык.

Вот какой произошел обмен фразами:

УЭБСТЕР. Кто? Я-а?

ПЕРСИ. Да, ты.

УЭБСТЕР. Что ты сказал?

ПЕРСИ. Что слышал.

УЭБСТЕР. Значит, так?

ПЕРСИ. Так.

УЭБСТЕР. Так?

ПЕРСИ. Так. Ну-ка подойди, и я откушу, что у тебя осталось от уха.

УЭБСТЕР. Так? Ты, значит, откусишь, а еще кто?

ПЕРСИ. Иди-иди сюда. Я тебе покажу.

УЭБСТЕР (жарко покраснев). Покажешь? Ты? Ну и нахал! Ну и наглец! Да я до завтрака съедал котов почище тебя! (Обращаясь к Ланселоту.) Подержи-ка мой пиджак и посторонись. А ну!

Затем раздалось шипение, и Уэбстер двинулся вперед в полном боевом порядке. Секунду спустя с подоконника в комнату скатился мохнатый клубок, напоминавший семнадцать кошек, сплетенных в тесном объятии.

Кошачий бой принципиального значения — всегда впечатляющее зрелище, но, по словам Ланселота, хотя это обещало стать ярким и захватывающим, его внимание было приковано не к перипетиям боя, а к епископу Бонго-Бонго.

В первые мгновения схватки черты прелата не выдавали никаких чувств, кроме сокрушенной тревоги и скорби. «Как упал ты с неба, денница, сын зари», — словно говорил он вместе с пророком Исайей, глядя, как его в былом непорочный любимец отбивает атаки Перси при помощи чего-то вроде шестнадцати одновременно действующих лап. Затем, внезапно, его лицо озарила страстная гордость за боевой талант Уэбстера, а также спортивный азарт, который так легко загорается во всех нас. Багрово покраснев, излучая фанатичный энтузиазм болельщика, он кружил вокруг бойцов, подбодряя своего словами и жестами:

— Отлично! Превосходно! Хороший удар, Уэбстер!

— Хук левой, Уэбстер! — вскричал Ланселот.

— Именно! — пробасил епископ.

— Врежь по сопелке, Уэбстер!

— Именно по ней! — согласился епископ. — Этот термин для меня нов, но я полностью одобряю его выразительность и энергичность. Всеконечно, врежь ему по сопелке, мой дорогой Уэбстер!