Борис Готовчиц был напуган. Причем напуган так сильно и так
явно, что, казалось, даже не чувствовал боли утраты. Он ни минуты не сидел
спокойно, постоянно меняя позу, хрустел пальцами, все время что-то вертел в
руках, а взгляд его был обращен внутрь себя. Похоже, он даже плохо слышал своих
собеседников.
– Борис Михайлович, тело вашей жены было обнаружено на улице
Островитянова. Вы не знаете, что она делала в этом районе?
– Нет. Я вообще не знаю, где это.
– Это на юге Москвы, рядом со станцией метро «Коньково». Там
еще есть большой вещевой рынок.
– Не знаю. Может быть, что-то покупала на рынке…
– Среди ее вещей не было никаких покупок, только сумочка. На
этой улице не живут ваши знакомые или родственники?
– Я же сказал, не знаю. Ну сколько можно, в самом-то деле!
– Столько, сколько нужно, – неожиданно жестко произнес
Лесников.
Настя кинула на него укоризненный взгляд. Разве так можно? У
человека жену убили, естественно, что у него реакция не вполне адекватная.
Когда человек в таком состоянии, ему нужно прощать и хамство, и грубость, и
глупость, и забывчивость. Однако Готовчиц даже не заметил резкости
оперативника, настолько он был погружен в себя.
– Расскажите, пожалуйста, как можно подробнее, о вчерашнем
дне. Где были, что делали вы и Юлия Николаевна? Куда ходили, кто вам звонил, о
чем вы разговаривали?
– Все, как обычно. Встали в половине восьмого, как и каждый
день. Завтракали. Разговаривали… О чем-то… Сейчас уже точно не помню. Ничего
особенного. В десять я начал прием, а Юля в своей комнате работала, готовила
материалы для выступления в Думе. Потом обедали, часа в два примерно. В четыре
ко мне снова пришли на консультацию. Когда пациентка уходила, Юли уже не было
дома. Больше я ее не видел. Вот…
Готовчиц снова захрустел пальцами и отвернулся.
– Во время утреннего приема вам кто-нибудь звонил? –
спросила Настя.
– Не знаю. В моем кабинете есть телефон, но, когда я работаю
с пациентом, я его обязательно отключаю. Вы должны это понимать.
– Да-да, конечно, – торопливо согласилась она. – А
другой аппарат?
– В спальне и на кухне. Но, когда я веду прием, Юля
устанавливает минимальную громкость звонка, чтобы в кабинет не доносилось ни
звука. Она даже по квартире ходит на цыпочках. Во время беседы должны
существовать только я и пациент. Двое во всем мире. Понимаете? Ощущение, что
рядом есть кто-то третий, очень мешает. Никаких посторонних шумов быть не
должно.
– Значит, вы не знаете, звонил ли кто-нибудь вам или вашей
жене с десяти до двух?
– Мне кто-то звонил… Я уже не помню. Юля всегда записывала,
что передать, и после приема мне все рассказывала.
– Значит, вчера во время обеда она вам доложила, кто вам
звонил, – уточнил Игорь.
– Да, конечно.
– А о том, кто звонил лично ей, она не говорила?
– Я не помню. Может быть… Я не очень вслушивался.
– Почему?
Вопрос был самым обычным, но психоаналитик на него не
ответил, только неопределенно пожал плечами.
– Во время обеда Юлия Николаевна делилась с вами своими
планами на вторую половину дня?
– Нет… Кажется… Я не вслушивался.
– Вы были чем-то озабочены, встревожены?
– Я? Нет. С чего вы взяли?
– Значит, для вас является обычным, когда вы не слушаете,
что говорит ваша жена?
Это было, конечно, хамством со стороны Лесникова, но
прояснить ситуацию все-таки надо. Может быть, в этой семье не все ладно? И
убийство депутата Госдумы является не политическим, а самым что ни есть
бытовым?
Готовчиц перевел на Лесникова взгляд, который вдруг стал
осмысленным и острым.
– Не хотел бы думать, что вы пытаетесь на что-то намекать.
Мы с вами, Игорь Валентинович, уже встречались, когда воры взломали дверь в мою
квартиру. Надеюсь, вы помните об этом. Естественно, что сам факт взлома не
давал мне покоя, хотя ничего и не пропало. И я был этим весьма озабочен.
Сейчас перед Настей сидел совсем другой человек, собранный,
серьезный. Надо же, он даже вспомнил, как Лесникова зовут, хотя Настя точно
знала, что в этот раз Игорь своего имени-отчества ему не называл. Просто
«капитан Лесников». А она – «майор Каменская».
– Скажите, а ваша жена тоже переживала по поводу
взлома? – спросила Настя.
– Да.
Сказано это было твердо, но почему-то показалось
неубедительным.
– В квартире есть бумаги или документы, принадлежащие Юлии
Николаевне?
– Разумеется.
– Прошу вас их показать.
Готовчиц резко поднялся с кресла, в котором сидел. Только
теперь Настя обратила внимание на его внешность: красивый рослый мужчина,
слегка за сорок, густые, хорошо постриженные волосы, крупные черты лица. Но
нервозность отчего-то делала его маленьким и суетливым. Более того, Насте
приходилось делать над собой усилие, чтобы не видеть его плешивым. «Вот ведь
чудеса, – усмехнулась она про себя. – Иной актер полжизни отдал бы за
то, чтобы уметь собственным усилием создавать внешний образ, не имеющий ничего
общего с реальной действительностью. Надо же, как внутреннее состояние может
влиять на восприятие внешности! Никогда не поверила бы, если бы своими глазами
не увидела».
– Принести сюда или вы посмотрите на месте?
– Посмотрим на месте, там, где они находятся, – ответил
Игорь.
Бумаги покойной находились в гостиной, в секциях мебельной
стенки. Готовчиц молча вытащил их и положил на диван.
– Пожалуйста, знакомьтесь.
– А где Юлия Николаевна обычно работала, когда находилась
дома? – спросил Игорь.
– Когда как. Если я вел прием, то в спальне, подальше от
кабинета, я вам уже объяснял…
– Да-да, – торопливо кивнул Лесников. – А в другое
время?
– Здесь, в гостиной, или на кухне.
– Значит, в спальне и кухне тоже могут быть бумаги?
– Наверное. Посмотреть?
– Будьте любезны.
Борис Михайлович вышел, оставив их одних.
– Ты что, собираешься все это смотреть прямо здесь? –
недоверчиво спросил Лесников.
– Нет, конечно, заберем с собой. Но первичный просмотр надо
бы сделать в присутствии хозяина. Может быть, понадобятся какие-то пояснения.
Зачем же его потом дергать по телефону каждые пять минут.
– С ума сошла! – выдохнул он. – Здесь же работы на
два дня.
– Не преувеличивай, – Настя поморщилась и взяла в руки
тонкую пластиковую папочку. – Сейчас быстро рассортируем в первом
приближении и поедем. Или ты торопишься?