– Нет…
– А по-французски?
– Нет. Я учил немецкий, – зачем-то уточнил я.
– Ну вот, видите. А коль адвокаты наследодателя являются
лицами заинтересованными, то будьте уверены, вас бы обвели вокруг пальца в пять
секунд. Вы бы и заметить ничего не успели. Вам скажут, что ваш двадцатиюродный
дедушка оставил вам маленький домик для гостей в своем поместье, вы распишетесь
в том, что не претендуете на него и дарите благотворительному фонду помощи
людям, попавшим в кризисную ситуацию, и на этом все закончится. Вы никогда и не
узнали бы, что на самом деле вам отошли миллионы. Вот к чему подводил вас
Лутов.
Она давно уже ушла, а я все сидел в том самом кафе на Колхозной
площади, где мы с ней когда-то встречались. Что стало с моей жизнью? Во что она
превратилась?
Миллионы долларов. Что мне с ними делать? Наверное, можно
начать какое-то свое дело, но я этого не умею, у меня к этому нет вкуса. Я не
организатор, я журналист. Можно просто жить на эти деньги без забот и хлопот.
Просто жить… Как жить? Как?
Говорят, если перекрыть доступ кислорода в мозг даже на три
минуты, могут начаться необратимые изменения и человек становится инвалидом на
всю оставшуюся жизнь. Вот и со мной произошло то же самое. Всего несколько
недель я был живым мертвецом, но больше я уже не оживу. Я потерял Вику, я
потерял друзей, потерял работу. Мне ничего больше не хочется в этой жизни. Даже
жить не хочется. Этих нескольких недель оказалось достаточно, чтобы я утратил
всякую связь с окружающей меня жизнью. После того, как я поступил с Викой, я не
смогу больше любить никого, даже ее. После того, что со мной сделал Лутов, я не
смогу никому верить. После того, что я сделал со своей жизнью, я не могу жить.
Все стало ненужным и неинтересным. У меня не может быть
никакого «завтра», потому что вчера я уже умер.
Апрель – август 1997 г.