Все люди - враги - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Олдингтон cтр.№ 70

Однако еще задолго до того, как он добрался до отеля, Тони поймал себя на том, что тревожно вглядывается в лица проходящих женщин, жадно продолжая свои мучительные безнадежные поиски. Он решил еще раз пройтись по Пратеру. Правда, шел дождь, но все-таки она могла быть там. И когда он уже в который раз прошелся напрасно и уже стало смеркаться, бросился в другой квартал и принялся беспокойно рыскать там. Он два раза купил ненужные ему сигареты, чтобы иметь достаточно мелочи Для нищих.

Он провел в Вене еще два дня в безнадежном, неистовом отчаянии, все еще не в силах отказаться от этих явно нелепых поисков, не в силах уехать, пока еще оставалась хоть малейшая искорка надежды.

Бледный, измученный, чуть не падая от усталости, он обходил улицу за улицей, его толкали, смотрели на него с изумлением, а он без конца шептал про себя:

«Кэти, Кэти, где ты, моя Кэти? Почему я не могу найти тебя? Потеряна, потеряна навсегда!»

На второй день после свидания с начальником полицейского управления поздно вечером его вдруг осенила новая мысль. Да, поиски безнадежны, да, он должен примириться с тем, что уедет из Вены без Кэти, без всякой надежды когда-либо снова увидеть ее, но хоть по крайней мере он может сказать последнее прости воспоминаниям об их любви, взглянуть в последний, самый последний раз в небо, на море и скалы, где они так страстно любили друг друга и строили планы такого прочного счастья. Да, сказать последнее прости, посетить приют влюбленных и со смертельной болью в душе от всего сердца проститься навсегда со своей любовью и юностью.

Оставалось не более четверти часа до маленькой гавани Эа, когда Энтони, едва передвигая ноги, медленно и вяло вышел на палубу парохода. Все тело его ломило от усталости после бесконечного путешествия из Вены в Неаполь, хотя он после этого проспал почти десять часов у себя в каюте. Какое путешествие! Сколько раз он проклинал себя и свое упрямство, заставлявшее его продолжать это сентиментальное паломничество, которое в лучшем случае было чем-то вроде духовного самоубийства, последнего удара кинжалом, чтобы убедиться, что мертвый действительно мертв.

Темно-синее море колыхалось тяжелой, но уже спадающей волной, и Тони смотрел на громадные языки белой пены, лижущие подножие изрезанного утеса, и слушал отдаленный гул прибоя. Утро было безоблачное и безветренное, уже пронизанное бледным сиянием южного ноябрьского солнца, и туманы отступили к более высоким вершинам. Мягкие очертания Эа четко вырисовывались во всей своей неувядаемой красе; сверкающие белые кубики домов казались вставленными в металлическую оправу золотой и бронзовой листвы. Только сосны и оливковые деревья отчетливо сохраняли зеленые тона.

Поглощенный своими мыслями, Тони почти не замечал всей этой красоты; ужасные дни в Вене стояли перед ним как кошмар, от которого он еще не вполне очнулся. А бегство оттуда было едва ли не самым страшным. Бесконечная волокита с получением итальянской визы, езда по мокрым, туманным улицам ранним утром на Южный вокзал, нестерпимая мука той минуты, когда поезд тронулся, неумолимо подчеркивая безуспешность его поисков; долгая, унылая тряска в вагоне, окутанный туманом пейзаж с редко мелькающими там и сям снежными горами, бесчисленные остановки. Затем допросы на итальянской границе, кишащей чиновниками с наглыми солдатами.

Италия cock-a-hoopissima . Забыто Капоретто . Забыт и тот факт, что через Пьяве переправились англо-французские войска. Войну выиграла Италия. Не было ни французов, ни русских, ни англичан, ни американцев. Все совершила одна Италия, уже спешившая запечатлеть свои победы золотыми буквами на мраморе всех площадей от Триеста до Сиракуз. Но кому это было интересно? Во всяком случае, не Тони.

А какой унылой может быть Италия под тучами и Дождем! Венеция, пропитанная туманом, Милан с ледяной изморозью, Болонья — грязевая ванна, Апеннины — сплошная завеса мглы, Флоренция, зябнувшая под небом, подобным нью-кастльскому. И каким контрастом со всем этим фанфаронством и криками о победе выглядят еле ползущие, грязные, неумело управляемые, набитые до отказа поезда. Словно итальянцы утратили свою прежнюю сердечность и простоту людей, привыкших к тяжелому труду, и сохранили только склонность к распущенной бестактности и дерзкое любопытство. Ему скоро надоели их назойливые расспросы и сетования на жестокость англичан в вопросах угля и курса лиры, одни и те же фразы, которые бросали ему, как будто он лично был за это ответствен. И всюду этот припев о том, как «Мы» показали себя на войне: Noi, noi, noi; io, io, io . Тони решил, что некоторые народы, так же, как и некоторые люди, очень симпатичны и обаятельны, когда они угнетены, но стоит им возомнить себя господами, — они сразу становятся невыносимыми. После Милана он притворился, что не знает итальянского языка, и, выслушивая далеко не лестные замечания о самом себе, Англии и Америке, погрузился в туманные размышления о вердиктах истории, о политике Габсбургов и Эсхиловой теории справедливости, из которой явствует, что «право» переходит с одной стороны на другую, что оно не уживается с крайностями и обрести его можно, только соблюдая во всем должную меру.

В Риме была сильнейшая гроза со сплошной завесой ливня, но перед самым Кассино, на закате, тучи вдруг расступились и в величественном апофеозе грозно-пурпурных и иссиня-багровых тонов Тони увидел виноградники, еще желтеющие поздней листвой. В Неаполе, устало поднимаясь на борт парохода, он почувствовал теплое дыхание южного морского воздуха и увидел звезды над причудливым абрисом холмов Сорренто.

Два человека в касках с примкнутыми штыками «охраняли» крошечную пристань Эа, — как они любят играть в солдатиков, когда нет никакой опасности!

За право сойти на берег взималась чудовищная мзда, и Тони пришлось выдержать очень свирепую стычку с кучером, прежде чем ему удалось сбить цену до суммы, приблизительно в три раза превышающей нормальную. Кучер запросил всего лишь десятикратную довоенную цену, а его кляча и повозка выглядели так, словно были посвящены богам тления. Однако, когда Тони назвал ему адрес, он в каком-то необъяснимом порыве честности сказал:

— Пансион закрыт, синьор.

— Но хозяева еще живут там?

— Да.

— Отлично. Это мои старые друзья. Я загляну к ним, а если они не смогут приютить меня, поищем что-нибудь в другом месте. Avantf! Тони спросил, что у них нового. Ему высыпали целый короб новостей, после чего последовали вежливые расспросы о нем самом. Он не забыл спросить об их родственниках в римском ресторане. Да, мальчики благополучно вернулись с войны, благодарение мадонне и святому Калогеро, и старуха мать, слава богу, здорова, хотя по-прежнему жалуется на свою болезнь. Вино было действительно хорошее, и Тони осторожно отхлебывал его небольшими глотками, зная, как сильно действует такое вино, если выпить его на пустой желудок. Затем он перешел к самому главному: хотя официально их отель закрыт, не могут ли они приютить его на несколько дней? Только на несколько дней — он скоро уезжает обратно в Англию и обещает не причинить им никаких хлопот.

Последовали продолжительные переговоры, из которых выяснилось, что они подвергнутся какому-то чудовищному налогу, если у них в отеле окажется постоялец, и еще более чудовищному штрафу, если они скроют это. Старики колебались и, по-видимому, трусили, но Филомена была на стороне Тони. Разве синьор не старый друг? Ну так вот, он остановился у них как старый друг. А даже, если им при его отъезде что-нибудь и перепадет, что же тут такого? Ведь друзья делают друг другу подарки, не так ли? Да никто об этом и не узнает. Родители все еще колебались. Тогда Энтони вышел, чтобы принести в качестве решающего аргумента свой саквояж и дать Филомене возможность сказать им в его отсутствие, что они будут дураки, если упустят такой хороший случай. Вернувшись, он увидел, что все уже улажено, и пошел со своим саквояжем вслед за Филоменой по белым пустым коридорам с наглухо закрытыми окнами. Перед комнатой, которую когда-то занимала Кэти, он остановился.