Римские призраки - читать онлайн книгу. Автор: Луиджи Малерба cтр.№ 37

— Откуда, черт возьми, явился этот странный тип?

— Почему странный?

— Он похож на генетически модифицированный продукт.

— Я познакомилась с ним в замке Святого Ангела на празднике, где был и ты, потом мы с подругой встретились с ним случайно в Барселоне, в баре на Рамбла-де-Санта-Моника. И только. А сегодня я увидела его среди публики на дискуссии о судьбе района Тибуртина.

— Уж не ты ли его пригласила?

— Нет. А что?

— Да ничего.

Не пойму, как моя жена может испытывать симпатию к такому грубому и даже внешне неприятному типу. В какой-то момент я услышал, что она называет его Луччо, и вспомнил, что в одном из своих тревожных снов Кларисса не раз звала на помощь какого-то Луччо, а я никак не мог понять, что с ней происходит, потому что в снах заглавных букв не бывает, а «луччо» со строчной буквы — всего лишь пресноводная рыба. [16] После всего сказанного я не желаю ревновать к такому грубому типу, который к тому же чихает как бегемот. Я, естественно, решил, что не включу его в свой роман: по вполне очевидным причинам он этого не достоин. Но проблема не в нем. Проблема в Клариссе.

Кларисса, оставаясь в одиночестве, когда я в университете, пользуется этим и прочитывает еще несколько страниц моего романа. Ей стоит огромных усилий расшифровывать мой ужасный почерк, и она будет крайне удивлена, что в фактах, профильтрованных моим воображением, можно узнать тайные события, героями которых были или остаемся только мы с ней. Например, возможная ее связь с Занделем до его болезни (в романе она показана как безусловная) и моя возможная связь с Валерией (в романе она тоже факт безусловный). В других делах мне не хочется копаться, чтобы не наткнуться на новые моменты — еще более неприятные или болезненные. Нет-нет, о сердечных делах я не говорю, сердце тут ни при чем.

В случае, если я решу опубликовать роман и найду издателя, то в начале своей книги я поставлю только эпиграф-эпитафию, в котором объясню, что события и вовлеченные в них персонажи — это плод исключительно моего воображения и что они не имеют ничего общего с фактами и лицами, заимствованными из так называемой реальной действительности. А с другой стороны, чтобы отмести подозрения, вероятно, лучше было бы открыто сказать, что факты и персонажи почерпнуты именно из самой жизни. Подобное заявление побудило бы читателей воспринимать все наоборот, потому что писатель, всем известно, лгун по призванию. Если Кларисса прочтет истории, которые посвящены ей (как Мароции, конечно), я уже догадываюсь наперед, что она их никогда в душе не воспримет как настоящие, и только поздравит меня с таким буйным воображением.

А пока я еще жду ее реакции, когда она подаст какой-нибудь знак, свидетельствующий о ее тайном знакомстве с моей книгой.

Джано и Луччо не понравились друг другу. Ну что ж, я не стану от этого рвать на себе волосы. Я могла это заранее предвидеть, но почему-то наивно верила, что им все же удастся найти щелочку для общения. В результате получилось даже хуже, чем ничего.

Я с трудом прочитала еще несколько страниц книги Джано и убедилась, как и подозревала, что он действительно намерен опубликовать свой так называемый роман. Это стало модой или даже манией: политические деятели, певцы, промышленники, серьезные академики, телеведущие, безработные, известные шлюхи, бездельники — все уже написали или намереваются написать роман. Почему? В романе есть все — приключения, импровизация, игра в жизнь, трагедия, парадоксы, описания, выдумки, философия, психология, секс, переживания, насилие, чувства и умные мысли. Поэтому роман нравится всем — и тем, кто читает, и тем, кто пишет. В нем все концентрируется или распыляется в зависимости от способностей, таланта, фантазии, языка и намерений автора. Даже такой пользующийся успехом урбанист, как Джано, уже почти закончил свой роман, и вот увидишь, дорогая Кларисса, найдет издателя и, почему бы и нет, еще и литературную премию получит.

Правда, однако, ни публикация, ни даже премия не сделают из урбаниста писателя. Но Джано задумал написать роман на два голоса, используя прием «открытого монолога», уже примененный несколько лет назад одним писателем, удачно переложившим в такой манере встречу Пенелопы и Одиссея после возвращения героя Гомера на Итаку. В том случае речь шла о любовной дуэли между двумя героями, Одиссеем и Пенелопой, тогда как в романе Джано раскрываются бесславные предательства двух специалистов-урбанистов и их жен и любовниц. Роман развивается без удивления и раскаяния автора, прыгающего, как тарантул, и так же, как это насекомое, несущего в себе дозу яда — болезненную, но не смертельную.

Немного эротики, согласна. Но мои встречи с Занделем в описании Джано выглядят совершенно фантастически, и именно поэтому я должна с гордостью признать, что довольно близки к реальности. Я и не представляла себе, что Джано обладает такой бурной эротической фантазией, и не понимаю, почему с некоторых пор в постели со мной он больше не прибегает к своей камасутре. Наша постель, сказал бы Джано, теперь суха, как песок в Сахаре.

В этом романе Джано творит смесь опыта и выдумок, делает их вероятными, наделяя новыми именами реальных людей. Больше всего меня взбесили, конечно, не нездоровые эротические упражнения, приписываемые мне и Занделю (то есть Мароции и Дзурло), а тайная встреча в Страсбурге с Таней (Валерией), цикламены, преподнесенные этой проститутке, как какой-нибудь гранд-даме. На деле Валерия ужасная свинья, всегда готовая спариться с первым встречным — трахнулась, и до свидания. Если Джано это нравится, так ему и надо, но с тех пор, как он провел ночь в ее доме, похоже, его мнение резко изменилось. Остается только удивляться, почему он так долго ничего не понимал.

Мне трудно включить в мою книгу (а ведь хотелось бы!) серию граффити, которые придали бы смысл «бродячим» настроениям, выплескивающимся на стены города. Иногда в этих надписях чувствуются обычные анархические выпады, но всегда выражается недовольство молодежи, отчаяние и ярость, направленная против всех и вся, ярость, леденящая сердце. Кто знает, сколько в них скрытой взрывной энергии, а может, это всего лишь летучий «синдром спрея». Какая же путаница вырисовывается на городской штукатурке, если мы соглашаемся со смелым лозунгом «Sex Mix», провозглашенным с помощью пурпурной краски на одной из стен пьяцца Эуклиде (участок, отмеченный зеленым цветом в моем проекте сноса зданий). Может быть, мне следует включить в книгу интерпретацию такого явления, как граффити? Да нет, наверное, правильнее будет оставить надписи в покое, всякий раз возлагая на читателя-постмодерниста бремя анализа настенной герменевтики Так, например, трудно сочетать надписи об этике и банках с сообщением крупными буквами: «Бог есть», что в действительности означает не существование Бога, а наличие героина.

А вот еще проблема. Что мне делать с Занделем? Как строить текст? Я уже дошел до двухсотодиннадцатой страницы и, начиная примерно с сотой, то есть после возвращения Занделя из Нью-Йорка, он у меня неизлечимо болен, чуть ли не умирает. Нельзя злоупотреблять терпением читателя, который ждет его смерти с того момента, когда он перестал у меня действовать как персонаж, а превратился в больного, и только. Придется решить эту проблему, особенно если я найду издателя, готового опубликовать мою книгу. Однако так вдруг убить Занделя в этой части книги (даже если я назвал его Дзурло) мне кажется преступлением против друга. Даже если дружба понемногу угасла (чуть было не написал обескровилась) с тех пор, как Зандель болен и отказывается видеть друзей. Не могу сказать, что мне не нравится персонаж, стесняющийся своей болезни, но не знаю, до какой степени он понравится читателю.