Крик жерлянки - читать онлайн книгу. Автор: Гюнтер Грасс cтр.№ 51

После этого, никак не обозначив временной сдвиг, Решке пишет: «Кто мог надеяться, что все эти отравленные моря, реки и озера вновь наполнятся рыбой и, благодаря ровному и мягкому климату, в них опять можно будет купаться? Ведь когда померла Эрна Бракуп, нельзя было себе даже представить, что курорт откроется вновь. Казалось, будто Балтийское море погибло навсегда. Признаться, я в то время также видел будущее в самом мрачном свете, поэтому Александра, зная мою страсть угадывать огненные знаки беды на вполне еще прочных стенах, не раз подтрунивала надо мной: «Тому, кто пророчит несчастья, дается долгий век. Пусть убедится, что все его пророчества оказались зряшными».

Характерно, что Решке, когда он рассказывает о том, как неподалеку от Брезена он предложил Александре руку и сердце, не заглядывает слишком далеко. Сразу же после слов: «Сегодня под вечер, во время прогулки по грязному берегу моря, я сделал Александре предложение», — он говорит о «семи годах счастливого супружества». «Эти годы не умалили нашей любви. Пусть наши объятия не так часты, зато они остаются по-прежнему пылкими… Ответив, не задумываясь, на мое предложение согласием, Александра, видимо, знала, что впереди нас ожидает счастливая старость, а в беде мы будем помогать друг другу и заботиться друг о друге…»; впрочем, Решке тут же возвращается к тяжелым воспоминаниям: «А ведь накануне свадьбы мы были близки к отчаянию. Мысль о совместном конце витала, так сказать, над нами, ибо причин для этого было предостаточно. Почетное президентство мучило нас, унижало. Да еще скверная погода. Весна никак не хотела наступать. Потом прозвучали оскорбительные, грязные подозрения насчет машины. Неудивительно, что однажды, вскоре после моего предложения Александре, мы попросту хлопнули дверью, причем довольно громко. Это принесло облегчение, но возникло и ощущение пустоты. Иллюзии развеялись… Однако мы лишились и своей идеи…»

В двух местах дневника перекликаются давние и недавние воспоминания. Например, Решке увлеченно описывает световые эффекты, подмеченные им на веранде Эрны Бракуп: «Поначалу, когда, обводя взглядом безостановочно молящихся и жалобно причитающих людей, исполняющих католический обряд, я обратил внимание на блюдца с розовыми леденцами, а окрашенный цветными стеклами веранды свет остался как бы на втором плане; теперь же, вспоминая ту картину, я вижу перед собою прежде всего эти желто-зеленые стекла, которые превращали стол и сидящих за ним женщин и мужчин в некий аквариум. Молитвы и плачи были беззвучны. Прощание с покойной происходило как бы под водой. Все эти люди казались жителями подводного царства, они были одновременно здесь и где-то далеко отсюда…»

В другом месте «стаи жадных лебедей на грязном мелководье» превращаются, по прошествии нескольких лет, в одного-единственного «нахального лебедя, который, попрошайничая, мешал мне своими криками объясниться с Александрой. Хорошо, что ей запомнился не этот наглый лебедь, а мое, признаться, несколько старомодное предложение руки и сердца: «Не хочешь ли ты, дорогая, чтобы мы стали мужем и женой перед законом?» До сих пор в моих ушах звучит ее ответ: «Да-да-да-да!»

* * *

Исполнив необходимые формальности, 30 мая они отпраздновали свадьбу. Но до этого им в качестве почетных президентов пришлось участвовать еще в одном заседании наблюдательного совета. Госпожа Деттлафф и Мариан Марчак доложили на нем о встрече распорядителей всех акционерных обществ, создавших миротворческие кладбища на севере и западе Польши. Большим успехом было сочтено повсеместное заключение долгосрочных арендных договоров. Количество миротворческих кладбищ приближалось к сотне, соответственно рос финансовый оборот. Собравшиеся распорядители учредили центральное управление с резиденцией в Варшаве. Марчак уверял, что, кроме Гданьска, предлагались также Краков и Познань, однако после ожесточенных споров предпочтение было отдано столице. «Такова уж польская традиция, и нам, немцам, придется с нею считаться», — сказала госпожа Деттлафф.

Консисторский советник Карау и его преподобие отец Бироньский назвали центральное управление «излишеством» и «бюрократическим абсурдом». Один взволнованно, другой резко, оба попросили о немедленной отставке и о выдвижении новых кандидатов на свои места в наблюдательном совете. По поводу отставки было высказано сожаление, после чего аплодисментами было встречено сообщение о «широком распространении миротворческой инициативы», поскольку программа «На склоне лет в родном краю» обернулась повсеместным открытием домов для престарелых, также повсеместно осуществлялись перезахоронения и реализовывались проекты вроде «Дачи-гольф».

О последних успехах доложил новый член наблюдательного совета, начальник дюссельдорфского планового отдела Торстен Тиммштедт: действительно, в Кашубии близ Картузов найдена подходящая для гольфа территория на берегу моря, пригодная и для дачного поселка. Правда, при заключении договора удалось получить аренду лишь на шестьдесят лет, зато там же записано преимущественное право выкупа. Аналогично обстоит дело в Ольштыне, где такое же акционерное общество планирует реализовать проект «Дачи-гольф» на Мазурских озерах. Из Эльблага поступила информация о намерении освоить так называемую Наклонную равнину. Заинтересованность высказывают также в Нижней Силезии и Померании.

Решке цитирует Тиммштедта: «Нет ничего убедительней выгоды… Наконец-то в Польше начинают считать, точнее — мыслить, по-европейски… В будущем станет второстепенным, кто является собственником земли… Всем этим, да и не только этим, мы обязаны нашим почетным президентам, которым АО МК всегда будет признательно…»

Далее пошла как бы цепная реакция событий. На похороны приезжало все больше родственников и близких, среди них бывали представительницы молодого поколения, внучки и правнучки, которые порой не боялись отправляться в путешествие даже на последнем месяце беременности, что приводило либо до похорон, либо после к неожиданным, преждевременным родам. Госпожа Деттлафф, сделавшая сообщение на эту тему, сказала: «Отрадно, конечно, что на нашей исторической родине вновь появляются на свет немцы, однако мы не можем обременять этим и без того перегруженную систему здравоохранения наших польских друзей».

Тут же было решено открыть родильное отделение во флигеле просторного дома для престарелых на Пелонкенском проезде. При этом было сказано: «Медицинское оборудование должно отвечать западным требованиям. Что же касается врачей и акушерок, то в Польше найдется достаточно квалифицированных специалистов, чтобы позаботиться о маленьких уроженцах Данцига…»

Затем совет обсудил предложенные образцы табличек с названиями улиц и с пояснениями к историческим или культурным памятникам. Образцы, на которых разноязычные названия и пояснения давались одинаково крупным шрифтом, были отклонены. Немецкие члены наблюдательного совета высказали мнение, что верхняя польская часть должна быть значительно крупнее, чем тексты на трех остальных языках. Подобная тактичность вызвала взаимный обмен комплиментами, к которому подключились даже почетные президенты.

Когда же Александра Пентковская спросила, нельзя ли с учетом экономических перспектив Гданьска предусмотреть пятый текст, а именно на бенгали, то присутствующим явно изменило чувство юмора. «Этого еще не хватало!» — воскликнул Фильбранд. Марчак твердо заявил: «В Польше такое немыслимо». И только Тиммштедт отреагировал спокойно: «Почему бы и нет? В свободном обществе все возможно». Решке сопроводил вопрос Александры и невозмутимый ответ Тиммштедта репликой: «Для всех, особенно для Марчака, будет немалым сюрпризом, когда Грюнвальдскую, бывшую Большую аллею, потом Аллею Гинденбурга (после того, как на непродолжительное время она получит имя своего создателя, бургомистра Даниэля Гралата, на гербе которого изображен лев, несущий два серебряных костыля) назовут, в конце концов, в честь моего бенгальского друга и партнера за то, что он повсеместно внедрил велорикшу…»