Жестяной барабан - читать онлайн книгу. Автор: Гюнтер Грасс cтр.№ 108

Прибавим к этому еще померанский пехотный артиллерийский полк номер два, смененный впоследствии западнопрусским пехотно-артиллерийским полком номер 16. За 1-м лейб-гусарским полком последовал 2-й лейб-гусарский полк. А вот 8-й уланский полк провел в стенах города лишь очень короткое время. Зато вне этих самых стен в пригороде под названием Лангфур был расквартирован западнопрусский обозный батальон номер 17.

Во времена Брукхарда, Раушнинга и Грейзера в Вольном городе имелась только зеленая полиция. Но в тридцать девятом при Форстере положение изменилось. Все кирпичные казармы снова заполнились весело смеющимися людьми в мундирах, и люди эти жонглировали различными видами оружия. Теперь можно бы перечислить, как назывались все эти соединения, которые с тридцать девятого по сорок пятый стояли в Данциге и окрестностях или поднимались в нем же на борт корабля, чтобы двинуться к Северному фронту, но эти подробности Оскар намерен опустить, он скажет просто: а потом, как нам уже известно, пришел маршал Рокоссовский. При виде невредимого города он вспомнил о своих великих, о своих международных предшественниках, для начала с помощью артиллерии зажег все, что могло гореть, дабы те, кто придет следом, в свою очередь не щадили сил, восстанавливая город.

Как ни странно, на сей раз после русских не пришли ни пруссаки, ни шведы, ни саксонцы, ни французы: пришли поляки.

Со всем своим скарбом нахлынули поляки из Вильнюса, Белостока и Львова и начали подыскивать себе жилье. К нам заявился некий господин, представившийся как Файнгольд, был он совершенно одинок, но вел себя так, будто его окружает многолюдное семейство, которому он должен давать указания. Господин Файнгольд немедля взял на себя лавку колониальных товаров, показал своей жене Любе, которая по-прежнему оставалась невидимой и не давала ответов, десятичные весы, бак с керосином, медную перекладину, где развешивали колбасы, пустую кассу и с большим удовольствием — запасы в подвале. Мария же, которую он без раздумий нанял продавщицей и много словно представил своей воображаемой жене Любе, в свою очередь представила Файнгольду нашего Мацерата, уже три дня лежавшего в подвале под брезентом, потому что из-за множества русских, что кишели на всех улицах, проверяя качество велосипедов, швейных машинок и женщин, его до сих пор не смогли похоронить.

Увидев тело Мацерата, которое мы перевернули на спину, господин Файнгольд так выразительно всплеснул руками над головой, как Оскар много лет назад мог неоднократно наблюдать у своего торговца игрушками, у Сигизмунда Маркуса. Господин Файнгольд созвал в погреб всю свою семью, а не одну только жену Любу и, без сомнения, увидел, как все они поспешили на зов, ибо он обращался к каждому по имени, говорил: Люба, Лев, Якуб, Берек, Леон, Мендель и Соня, растолковал всему семейству, кто это лежит и кто это умер, после чего сразу объяснил, но теперь уже нам, что все, кого он созвал в погреб, лежали точно так же, прежде чем попасть в печи Треблинки, и не только они, но и его невестка, и зять невестки, у которого было пятеро деточек, и вот все они лежали, не лежал только он, господин Файнгольд, потому что должен был все посыпать хлоркой.

А потом он помог нам перенести Мацерата наверх по лестнице в лавку, после чего собрал вокруг себя свое семейство, а жену Любу попросил помочь Марии обмыть тело. Но Люба помогать не стала, чего господин Файнгольд не заметил, поскольку он перетаскивал запасы из подвала в лавку. И Греффиха, которая в свое время обмывала мамашу Тручински, тоже не пришла нам на помощь, потому что в квартире у нее было полным-полно русских, и мы слышали, как они поют.

Старый Хайланд, который уже в первые дни оккупации нашел сапожную работу и подкидывал подметки на русские сапоги, прохудившиеся в ходе наступления, поначалу отказался выполнить роль гробовщика. Но когда в переговоры с ним вступил господин Файнгольд и за электромотор из сараюшки старого Хайланда предложил сигареты «Дерби» из нашей лавки, тот отложил сапоги в сторону, взял в руки другой инструмент и последние оставшиеся у него доски.

Жили мы тогда, прежде чем нас оттуда выперли и господин Файнгольд предоставил в наше распоряжение подвал, в квартире мамаши Тручински, которую до того полностью очистили соседи и пришлые поляки. Старый Хайланд снял с петель дверь на кухню, поскольку дверь между гостиной и спальней уже пошла на гроб для мамаши Тручински. Внизу, во дворе, он курил сигареты «Дерби» и сколачивал гроб. Мы же остались наверху, и я взял единственный стул, который остался в квартире, распахнул разбитые окна и разозлился на старика, который сколачивал гроб абы как, даже и не думая о том, что гробу положено сужаться к ногам.

Мацерата Оскар больше так и не увидел, ибо когда гроб погрузили на тачку вдовы Грефф, он уже был заколочен сверху планками от ящиков с маргарином «Вителло», хотя при жизни Мацерат не только не ел маргарина, но даже и для готовки не употреблял.

Мария попросила господина Файнгольда сопровождать нас, так как боялась русских солдат на улице. Файнгольд же, который по-турецки сидел на прилавке и ложечкой черпал искусственный мед из пакетика, сперва отвечал нерешительно, боялся, как бы его жена Люба не приревновала, но потом, верно, получил от нее разрешение идти с нами, потому что сполз с прилавка, передал мед мне, а я в свою очередь передал его Куртхену, который и вылизал пакетик до конца, покуда господин Файнгольд позволил Марии подать себе длинное черное пальто на сером кроличьем меху. Прежде чем запереть лавку и приказать своей жене никому не открывать, он водрузил на себя цилиндр, который был ему маловат и который Мацерат надевал в свое время на всевозможные похороны и свадьбы.

Старый Хайланд не пожелал тащить тачку до Городских кладбищ. У него-де сапоги еще неподбиты, ему надо спешить. На Макс-Хальбе-плац, где все еще чадили развалины, он свернул влево, на Брезенервег, и я смутно почувствовал, что он держит курс на Заспе. Русские сидели перед домами на скупом февральском солнышке, сортировали ручные и карманные часы, начищали песком серебряные ложечки, надевали лифчики на голову, чтобы согреть уши, упражнялись в фигурной езде на велосипедах, воздвигнув баррикады из картин, напольных часов, ванн, радиоприемников, вешалок для пальто, выписывали между ними восьмерки, спирали, змейки, с отменным присутствием духа уклонялись от таких предметов, как детские коляски и люстры, которые кто-то швырял из окон, и получали аплодисменты в награду за свое искусство. В том месте, мимо которого проезжали мы, игра на несколько секунд прерывалась. Некоторые солдаты, напялившие поверх формы женское белье, помогали нам толкать тележку и протягивали руки к Марии, но господин Файнгольд, который говорил по-русски и имел при себе удостоверение личности, одергивал их. Солдат в дамской шляпе подарил нам клетку, где сидел на жердочке волнистый попугайчик, Куртхен, вприпрыжку следовавший за тележкой, тотчас захотел выдрать у птички ее пестрые перышки, Мария же, не посмевшая отказаться от подарка, подняла клетку, чтобы Куртхен не мог ее достать, и поставила ко мне на тележку. Оскар, который счел попугайчика чрезмерно пестрым, поставил клетку на увеличенный ящик из-под маргарина, где лежал Мацерат. Сам я сидел позади, свесив ноги, и глядел в лицо господину Файнгольду, а лицо было морщинистое, выражение от задумчивого до скорбного, отчего казалось, будто господин Файнгольд силится решить сложную задачу, которая никак у него не получается.