Жизнь №8, или Охота на Президентов - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Петухов cтр.№ 27

Матёрый был старичище.

Но местные фарисеи, чистоплюи и крючки, его поправили — мол, святым должны иерархи объявить, после смерти, и то ежели с мощами всё обойдётся, не прокиснут и не протухнут.

Старик Ухуельцин окинул мутным взглядом свои обильные «мощи» — нет, помирать он не собирался, куда там, скажут ещё! и мира-то не повидал, всё в хлопотах, а надо в этом, понимать, цивилизованном заграничном миру пожить малость… И поправился:

— Президент я… святой! Вот!

Это было другое дело.

Все дружно захлопали в ладоши. Хоть кем себя обзови, только с глаз долой, надоел уже! А Бирмингер, он же Ридикюль утешил:

— Мы тя ещё канонизируем… Погоди.

Какой-то юродивый, сидевший возле собора Рождества Христова прямо в Бет-Лехеме (по-русски Вифлееме) вякнул по простоте:

— Грех канонизировать царей-иродов! Богородица не велит!

Совсем юродивым был, понимашь.

Только Ридикюль его ногой пнул, клюкой ткнул. Да и анафеме предал. Больше на всём белом свете не было кого анафемам предавать.

«А кто брата тронет, завалю», — сказал брат. И завалил. Дай тебе Господь удачи, Кеша!

Бет-Лехем городишко серый, желтый и пыльный, поселкового типа арабский городок. Храм там такой, что коли заранее не скажут, что храм, пройдешь мимо, да ещё и плюнешь.

Большое видится издалека. Сердцем.

А вблизи большое расплывается. И остается мелочь всякая: мусор повсюду, жара, туристы-уроды бестолковые, всегда в шортах, хоть в храме, хоть в конюшне, всегда с банкой пепси в руке и открытым ртом — Европа! культура! и ещё — поп-полунегр, благословляющий тут же за доллар, суета, истерически набожные итальянцы — о-о, Италия! и снова жара, снова мусор, мусор, мусор, мусор, мусор, мусор… мусор и суета. Торговля.

Иисус изгнал торгующих из Храма, даже с площади возле Храма прогнал. Бичами. Скрутил из сырых вервей и кож такие бичи, чтоб кожа на спине лопалась… И по-свойски, по-христиански, в песи и в хузары, в лапшу и капусту, чтоб впредь неповадно, чтоб на всю жизнь! В его библейские времена орденами не торговали…

Господи, сподобь быть подобием Твоим! аки и созданы мы все подобиями Божиими; дай в руци моя бич! Уж я отведу душу! Не мир, но меч! Как Ты учил…

Ладно, не надо меча.

Дай плеть! И силу! И волю!

Ибо проповедям время вышло, ибо не мечут бисера пред свиньями… торгующими и жующими. А изгоняют их. Как Ты изгнал…

Нет ответа. Нет силы… Нет воли… Тьма. Мрак. И подкладка в промежности демократии.

Я был в Вифлееме трижды… или четырежды.

Тогда там было мирно и тихо, несмотря на суету… и горы мусора, мусора, мусора.

Сейчас там арабы бросаются в евреев камнями. А те (прогресс с ветхозаветных давидовых времен) — пулями, газами, огнемётами, снарядами, ракетами, бомбами и «международным общественным мнением» — в арабов.

Дело семейное. И те и другие семиты. Конечно, обидно, досадно… Но не назовёшь же несчастных семитов-палестинцев антисемитами… эх, вот коли б камнями бросались какие-нибудь русские!

Уж на этих бы фашистов управа быстро нашлась.

На гоев поганых!

Бывал я в этом Бет-Лехеме.

За колючей проволокой. За вышками как в фильмах про немецкие концлагеря. Вся земля обетованная в этой проволоке и вышках — прямо не Ерец Израель, не Филисти-ния родимая, а Дахау с Освенцимом.

Бывал.

Но Моня был раньше. И до сих пор ещё стояла здесь на площади пред Церковью Рождества Христова его унылая скорбная тень. Даже стотонный мерседес старика Уху-ельцина не смог её раздавить… Вот так.

Монин призрак видели не все.

Я видел.

Моня трясся и грозил Храму кулаком.

— И года не пройдёт, аки поглотит тебя земля…

Моня был похож на безумного пророка. То ли на Иере-мию, то ли на Иоанна… нет, нет, он был отнюдь не крестителем. И вопил только потому, что твердо знал, на его святой иудейской земле никаких таких храмов с крестами стоять не должно! Они ему ещё в поганой России-суке надоели. Моня так и говорил всегда, как Синявский, он же Даниэль, или Израэль, или Абрашка Терц, не помню я этого литературно-лагерного януса, но люблю мерзавца за смелость, по-христиански люблю (а как мне ещё любить!) Так и говорил в сердцах, брызжа праведной слюной (не от ума, конечно, какой там ум, а от страстной обиды и любви) — Россия-сука, мол! сука — Россия!

Я знал, что нынче Моня в первопрестольной ходит с крестом на животе и истово клянет всех вокруг нехристями. Но здешняя тень про нынешнего Моню ничего не знала. Призрак пророка был вечен в пространстве и времени. Как вечно изрыгнутое в пространство проклятие.

Одутловатые, томные арабы его не видели. Они видели меня, и в их черных масляных глазах была одна загадка — чего бы слупить с этого иноземца-иноверца, с этого лоха залётного.

А я стоял и проникался. Точнее, пытался проникнуться святостью здешних мест. Не получалось, к сожалению. Вот старик Ухуельцин сходу проникся, понимать, и ос-вятел. А у меня, понимать, не получалось! Видно, не готов ещё был, не созрел. По мне, нехорошему человеку, чтобы пропитаться насквозь духом святым, прежде надо было изгнать отсюда — и подальше! — всех торгующих: арабов, иудеев, эллинов — и всех покупающих козлов — мельтешащую и наглую иноземно-туристическую шоблу.

Привычное махровое человеконенавистничество, отчаянная мизантропия обуяли меня.

Не хотелось любить ближнего своего! Ну его на хер!

Пусть другие любят этих козлов, каинов и авелей!

И опять и снова хотелось, подобно Иисусу, взять в руки кнут с шипами. А лучше гранатомет… нынешние и кнута ни хрена не понимают.

Приехали, понимать, к святыням! А вглядишься в рожи — кто за елеем, кто за долларовым благословением попа-полунегра с опухшей лиловой рожей, кто за орденами, кто за призраками…

Торгующие во Храме!

Да, крутой был мужичок Иисус Христос (не святотатствую, но восхищаюсь земной ипостасью). Правильный! Конкретный! Реальный пацан!

Нет! Тогда и не пахло здесь стариком Ухуельциным, и до упразднения его с должности было далеко… но сердце не проведешь — знало оно, какая непотребность в самом чистом (духовно) и святом (тоже духовно) месте готовится. Наверное, и Монин унылый призрак неким подспудь-ем это знал — евреи, они чуткие! всё наперед знают! недаром их бедный Моисей сорок лет по пустыням водил. Намаялся бедолага. А ведь все в один голос кричат, даже еврей Фрейд, что сам Моисей-то не был иудеем, и был не Мойшей, а Мосхом, и даже языка не знал — при нем брат толмачом состоял, переводил. Вот, хлебнул, несчастный! Вот кому орден Гроба Господня надо бы! Посмертно!

А дали почему-то старику Ухуельцину… Может, за то, что он мог любого в гроб загнать? Даже народ целый, страну целую и даже содружество ещё каких-то там стран?!