Победоносцев. Вернопреданный - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Щеглов cтр.№ 97

Стояновский, выражавший крайне либеральную точку зрения в комиссии, с иронией и даже едкостью бросил через стол Константину Петровичу, впрочем, не стремясь нанести оскорбление:

— Еще совсем недавно вы придерживались противоположной точки зрения, чем и подкупили своих оппонентов по другим вопросам.

— Рад, что вы знакомы со всеми моими идеями и выводами, — ответил Константин Петрович. — Очень рад.

Дискуссии проходили почти на каждом заседании. Нет в мире людей, менее согласных между собой, чем юристы. Особые баталии вызывал суд присяжных. Это был один из самых жгучих вопросов, если не самый жгучий. — Здесь осторожность и желание уйти от крайностей проявились у Константина Петровича сильнее всего, тем паче что он считался почти непререкаемым авторитетом в этой области. В «Современной летописи» — приложении к «Русскому вестнику» — он опубликовал обширную статью, где сделал подробный обзор суда присяжных в Англии, Франции и даже Сардинии. Он пришел к выводу, что суд присяжных привился и успешно действует там, где существуют надлежащие исторические условия. Я прошу прощения у читателя за приведенные ниже извлечения, но они в какой-то степени объяснят, почему в России до сих пор отсутствует институт присяжных. И они объяснят точку зрения Константина Петровича на включение в профессиональный судебный процесс людей, далеких от юридической практики. Вот что он писал в начале шестидесятых, отнюдь не принижая великое открытие человечества в области демократической юриспруденции: «Вопрос о том, соответствует ли учреждение присяжных истинным целям правосудия и условиям для достижения истины в деле судебном, разрешается окончательно только путем практики».

В теории все прекрасно! И адвокатура прекрасна, и институт присяжных не менее прекрасен. Число сторонников этого нововведения с каждым годом увеличивается. Многие обвиняемые желают, чтобы их отдали под суд присяжных. Полемика разворачивается главным образом в тех странах, где учреждение присяжных отсутствует или не полностью утвердилось.

«Но вместе с тем возникает вопрос, в каком виде, в каких формах, с какими видоизменениями может действовать это учреждение в государстве, сообразно нравственным, умственным и политическим условиям народной жизни и общественного быта», — писал Константин Петрович, готовя нас к неторопливому и осторожному обсуждению животрепещущей темы.

Приведенные слова исторгнуты из глубины души с болью и горечью за свою землю, которую он любил не меньше, если не больше, чем его коллеги, а уж о заправских социалистах, прогрессистах и либералах и упоминать не стоит. У них на первом плане не практика, а демагогия, не результат, а победа в конфликте. «После победы сделаем, как положено», — прокламировали они. Да, эти слова Константина Петровича были написаны с болью за Россию, еще не способную к тому, чтобы ввести в состав процесса «великое и важное» учреждение. «А присяжные, — продолжал настоятельно Константин Петрович, — не такое учреждение, которое можно было бы вдвинуть в процесс разом и отдельно, без соображения с целым его механизмом». Если расшифровать мысль, похожую, на первый невнимательный взгляд, на слабодушную нерешительность, граничащую с реакционностью, то мы увидим, что именно здесь заложен вполне логичный призыв к изменению существующего положения, но в нерасторжимой и органичной связи с остальными необходимыми преобразованиями. Суд присяжных составляет часть целого, и только в сочетании с целым можно добиться успеха.

— Конечно, он действует с оглядкой и оптимистом его не назовешь, — говорили коллеги за спиной Константина Петровича, — однако не прислушаться к предостережениям было бы неразумно.

— Нельзя переплыть реку, оставаясь все время на суше, — возражал Константин Петрович Буткову и другим членам комиссии, склонным следовать за государственным секретарем. — Нельзя держать Россию на задворках. Отстанем — не догоним. Мы, русские, ничем не хуже ганноверцев. Но нельзя очертя голову бросаться в пропасть. Влияние суда присяжных может оказаться двояким.

Статья в «Современной летописи» и выступления Константина Петровича на заседаниях комиссии по поводу суда присяжных не отрицали эту форму судопроизводства, но и не ускоряли принятие решения в пользу суда присяжных каждым имеющим право голоса. Константин Петрович не боялся, что он прослывет ретроградом в эпоху, когда такое определение обычно навсегда прекращало блистательно начавшиеся карьеры. Он старался охладить яростный пыл сторонников немедленных реформ:

— Я позволю себе повторить то, что писалось несколько лет назад. И Николай Иванович, как знаток моих ранних работ, безусловно, подтвердит дату их публикации. Я остаюсь верным выраженной точке зрения вовсе не из-за каких-либо расчетов. Да, суд присяжных — великое и важное учреждение. Но здесь, быть может, еще меньше, чем в других вопросах, достаточно горячего желания усовершенствовать дело правосудия, горячей веры в безусловное совершенство суда и прочих горячих слов о том, что без этого учреждения суд не достигнет своей цели.

— Наш с вами огород, Сергей Иванович, — сказал Стояновский, обращаясь к Зарудному, — забросан увесистыми булыжниками и никем иным, как Константином Петровичем, признающим значение суда присяжных и приветствующим его деятельность в культурных странах.

Реплику дал и Зарудный, который ценил Константина Петровича как никто, по сути, вытребовал его из Москвы и чутко прислушивался к каждой высказанной им мысли:

— Я не вижу иного выхода для улучшения судопроизводства, как привлечение присяжных при рассмотрении самых сложных сюжетов, в том числе по государственным преступлениям.

Любопытная деталь: сын Сергея Ивановича — Александр Сергеевич Зарудный, пользовавшийся огромным моральным авторитетом в адвокатской среде, вместе с Маклаковым, Карабчевским, Грузенбергом и Григоровичем-Барским добились оправдания Бейлиса. Александр Сергеевич лучше остальных изучил ритуальную сторону процесса. После Октябрьской революции он позволил большевикам обмануть себя, в то время как коллеги по защите Бейлиса заняли резко антисоветскую позицию. Переход младшего Зарудного в стан победителей имел определенную предысторию, которую, как мне кажется, следует отнести в описываемую мной реформаторскую эпоху. Старший Зарудный, по-видимому, одобрял передачу дела Веры Засулич на суд присяжных. И чем это все кончилось? Поверхностно проведенный суд над террористкой нанес непоправимый удар по русскому судопроизводству, задержав его развитие на десятилетия. Оправдательный приговор вынудил власти изъять преступления такого рода из компетенции суда присяжных и передать их в ведение Особого присутствия. Таким образом, дела политического характера на долгие годы были лишены контроля со стороны общества.

Сталин весьма быстро разобрался в исторической ситуации, превратил политическое преследование в уголовное и отстранил суд от рассмотрения действительных и мнимых правонарушений, заодно бесповоротно уничтожив и саму мысль о суде присяжных. Если бы суд под председательством Анатолия Федоровича Кони и при его тонком, еле уловимом давлении на присяжных вынес мягкий и справедливый приговор террористке, то, возможно, правительство не изъяло бы и последующие политические преступления из ведения такого суда. Вот к чему привели юридически необоснованные действия, которым в недавнюю эпоху поклонялись с невероятной энергией. Анатолий Федорович Кони, пользующийся почетной славой и в ужасные советские времена правового беспредела, абсолютно не понимал или делал вид, что не понимает, какой разрушающий удар суду присяжных нанесло недальновидное и совершенно, к сожалению, неквалифицированное решение по делу Веры Засулич. Его резюме, бесспорно, имело оправдательный уклон. Более того, рапорт в Правительствующий сенат по уголовному кассационному департаменту Санкт-Петербургского окружного суда свидетельствует о том, что председатель суда, несмотря на формальное выполнение возложенных на него обязанностей, сделал явно недостаточно для того, чтобы присяжные заседатели не подвергались воздействию извне. Последний абзац рапорта с большой полнотой показывает, какая обстановка царила в зале заседаний. И если учесть, что за проницаемыми для звука стенами здания бушевала возбужденная лозунгами и призывами разношерстная толпа, которая ожидала выхода присяжных и Веры Засулич и с которой не сумел или не пожелал справиться полицмейстер Дворжицкий, тот самый полковник Дворжицкий, позднее фактически отдавший на растерзание Александра II народовольцам — намеренно или по бездарности, то можно себе легко вообразить, какими постыдными для юрисдикции обстоятельствами сопровождалось вынесение приговора в помещении суда и какой психологической обработке подверглись присяжные. Нет никакого сомнения, что в создании определенного настроения у тех, от кого зависел приговор, принимал участие и Кони в нарушение соответствующих статей устава уголовного судопроизводства. Теперь, когда власть в России и ее инструменты — силовые ведомства — перестали использовать историю и, в частности, историю терроризма с политическими целями, об этом можно сказать открыто.