Победоносцев. Вернопреданный - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Щеглов cтр.№ 99

— О, господи! Держи его!

— Кого? Кого? За что держать-то?! — зашумели в толпе.

Задним не видно, рядом жмущимся непонятно. Чтоб быстро сообразить, сноровку надобно иметь. А сноровку надо вырабатывать. Молодой человек рассчитывал, что с близкого расстояния, почти в упор не промахнется. Тем более что император собирался надеть шинель. И в тот самый момент, когда он начал осуществлять свое намерение и был как бы неподвижностью связан, молодой человек выдернул из кармана руку, расстегнул мгновенно пуговицу пальто и выхватил орудие убийства. Ну, городовой навстречу шатнулся — перед ним, немного наискосок, тяжелый двуствольный пистолет. Молодой человек успел нажать лишь на спусковой крючок, не целясь. Курок щелкнул, однако первая пуля ушла в небо. А другой суждено было навечно остаться в стволе.

— Хватай его, братцы! Хватай!

И схватили. Ближний накинулся, как медведь, и сдавил в объятиях. Городовые подскочили и давай крутить и гнуть к земле. Кто-то сообщил набежавшей полицейской подмоге:

— Вон тот малый под локоть студента двинул.

— Да, да, — загалдели вокруг. — Он, он самый! Ка-ак саданет!

— Пистолет вышиб.

— Не сметь прикасаться! — крикнул городовой.

От пистолета шарахнулись, и лежал он одиноко в пыли, тускло поблескивая и будто угрожая Неве.

— Как звать? — грозно спросил городовой.

— Осип Иванов Комиссаров, — ответил тоже молодой человек обыкновеннейшей наружности и едва среднего роста, но широкий в плечах и с крепко посаженной на них головой.

Он снял картуз — новенький, гладенький, точно с болванки в шляпном магазине Гостиного Двора. Картуз, как потом выяснилось, недаром был новеньким. Осип Иванов работал подмастерьем, а выучился у Садова, не последнего шапочного умельца в Петербурге. Кроме того, день четвертого апреля — день особенный у Комиссарова. Он справлял именины и отправился помолиться на Петербургскую сторону к часовне при домике Петра Великого.

— Вот как все сложилось, — объяснил он приблизившемуся государю, который улыбался и протягивал к нему обе руки. — Только к Мраморному дворцу подошел — вижу, мостки разобраны и переправиться на ту сторону реки нет никакой возможности. Ну, думаю, не судьба!

— Судьба! Судьба! — воскликнул император и обнял Комиссарова.

По-настоящему обнял, не брезгливо и для проформы, а искренне, по-христиански, по-человечески — обнял и притиснул к груди. Люди смотрели и прикидывали, как обнимет, — и солгать они не дадут!

— Истинный крест, обнял и щекой дотронулся! — твердил позже очевидец. — Громко так, уверенно пообещал: «Я тебя, мол, сделаю дворянином». Без обмана!

Император обернулся к герцогу Лейхтенбергскому и его сестре и спросил вроде бы не только у них, но и у всех присутствующих, даже и у солдат, какие набегали без ружей из разных казарм:

— Что вы думаете об этом, господа?

Господа, пораженные необыкновенным и, слава богу, не свершившимся злодейством, согласно закивали и на разных языках, в том числе и на государственном — русском, выразили удовлетворение. Преступника согнули в три погибели, сунули в подогнанную пролетку и отправили к зданию у Цепного моста, где его будет допрашивать сам шеф жандармов.

Кто-то в толпе истошно завопил:

— Ура Комиссарову! Ура!

Один не известный никому человек, по облику большой барин, громко произнес:

— Удивительно! Человек с противуположной фамилией спас Божьего помазанника!

Дама — не из простых, в шляпке — поинтересовалась, благо находилась рядом:

— Что вы имеете в виду, сударь?

Барин помолчал, а потом с сардонической улыбкой ответил:

— Я имею в виду комиссаров Конвента!

И он растворился в атмосфере, как герой Гете или Булгакова. Дама в шляпке ахнула:

— Се convergence! Это совпадение! Да, совпадение!

— Здесь уместнее вспомнить о commissariat’е! — бросил долговязый, с подчеркнутым французским прононсом и подозрительной внешности субъект, тоже растворившись в атмосфере моментально.

— Да их здесь целый отряд! — чмокнул губами толстенький, с выкаченным животиком обыватель и скрылся в толпе от греха подальше.

А ликующий и сплоченный единым порывом народ во главе с императором и Комиссаровым, совершенно очумевшим от нахлынувших чувств, царских объятий, поцелуя какого-то генерала прямо в губы — тоже, между прочим, не брезгливого, и по-христиански искреннего, — не переставая твердил:

— Доченька у меня восьми месяцов! То-то радость будет! А сам я из Буйского уезда Костромской губернии. Мы, костромичи, не выдадим! Из сельца Молвитино я. Мы, костромичи, не выдадим! Слышь, ребята! Не выдадим!

Император держал на его плече руку, и этаким странным манером они все добрались до Казанского собора, чтобы принести благодарность Создателю за чудесное спасение. Герцог и принцесса тем временем известили Государственную канцелярию и Государственный совет о происшедшем, и весь двор, а затем и высшая администрация съехались в Преображенский собор. Народ сбежался на Дворцовую площадь. В столичных храмах истово молились, вознося благодарность Господу Богу. Семья императора вновь отправилась в Казанский собор. Генералитет и высшее офицерство устремились в Зимний дворец. На приеме провозглашались тосты в честь Комиссарова. Что творилось на вечерних представлениях в театрах — слабым моим пером не описать. В Александринке гимн исполнили четыре раза. Какой-то купец в партере громко рассказывал зрителям, что случилось у ворот Летнего сада. В Михайловском театре артисты французской труппы пели, и не раз, «Боже, царя храни!».

Император, перейдя из Золотой залы в Белую, принял массу представителей дворянского и городского сословий. Было объявлено, что Комиссаров удостоен чести именоваться отныне «Костромским». Санкт-петербургский предводитель дворянства граф Орлов-Давыдов в порыве верноподданнических эмоций целовал руки императора, который, кстати, несколько опешил. Высокопреосвященный митрополит Исидор, созвав клир, у решетки Летнего сада на месте покушения отслужил молебствие. Он не уставал повторять слова псалмопевца: «Господи, ты покрыл нас Твоею любовию, как щитом!»

Торжественные богослужения, обеды и прочие знаки выражения чувств не прекращались весь апрель. Графа Михаила Николаевича Муравьева, по его собственным словам, государь поставил во главе того учреждения, которое должно служить к открытию злого умысла и преступника. Общество встретило назначение Муравьева с одобрением. Катков в Москве считал, что выстрел произвели поляки и что Муравьев обязан добраться до самых корней, с тем чтобы навсегда вырвать их.

— Но почему поляки? — спрашивали поляки русской ориентации. — Почему не англичане?

Дворянское собрание Санкт-Петербурга объявило, что Осипа Иванова Комиссарова надобно внести в родословную книгу как человека, служившего орудием Провидения. Светлейший князь Паскевич поручил Орлову-Давыдову прилюдно обнять и облобызать Комиссарова. Владимирская губерния решила выделить герою восемьсот десятин отличной пахотной земли. Почти сотня писателей и редакторов различных печатных органов отправили приветственное письмо императору. В Английском клубе самый знаменитый из ныне живущих русских поэтов Николай Алексеевич Некрасов воспел Комиссарова в возвышенных стихах: