— Когда канатоходцы примутся балансировать на канатах, толпа будет жаждать лишь одного: чтобы они упали, — спокойно говорит он.
Кренце одобрительно и вместе с тем удивленно смотрит на него.
— Вы понемногу учитесь, — говорит он. — Кажется, вы наконец-то учитесь тому, чего ангелам знать не положено.
Питер Клэр молчит. В разгар этой странной, шумной сцены ему хочется еще кое-что сказать этому суровому человеку о том, что с ним происходит и что начинает его пугать.
— Кренце… — Но тонкого и проворного, как уж, немца уже нет рядом, и, оглядываясь по сторонам, Питер Клэр нигде его не видит. Толпа торговцев и зевак поглотила его.
Взгляд Питера Клэра падает на Короля, который держит за руку Вибеке. Он сразу узнает в ней женщину Кирстен, и у него мелькает мысль, что если она собирается вернуться в Боллер, то с ней можно передать письмо Эмилии. Но он тут же отказывается от этой мысли. Что можно сказать сейчас Эмилии? Что его вера в нее всегда была очень хрупкой? Что, не веря в ее любовь, он без всяких возражений позволил бывшей любовнице завлечь себя в ее постель?
Он принимается бродить с толпой, то ли в поисках Кренце, то ли просто чего-то такого, что изменит его болезненное восприятие окружающей сцены. Он замечает, что солнце уже немного греет. Девушка в красном платье протягивает ему блюдо с конфетами, но он, не останавливаясь, проходит мимо. Питер Клэр вспоминает белые ленты, предназначавшиеся Шарлотте, и то, как у птичьего вольера он увидел их в волосах Эмилии.
Раздаются новые звуки: двое мальчиков-барабанщиков, одетых в потертую, рваную форму, начинают сухую дробь на маленьких барабанах, которые висят у них на шее, давая толпе знать, что мачты установлены, канаты натянуты и наступает время, когда на них ступят первые канатоходцы.
Все взгляды устремлены вверх.
На фоне крутых медных крыш видны силуэты канатоходцев. Их обутые в мягкие тапки ноги скорее напоминают затянутые в тугие перчатки руки. Они движутся по канату с такой легкостью, что про канат почти забываешь, и кажется, будто видишь пируэты в самом воздухе.
Но Питеру Клэру чудится, что они навечно застыли в том мгновении, которое предшествует стремительному падению. Мгновение это не уходит, но всегда и постоянно повторяется. Барабанная дробь становится быстрее. Свирели умолкают. Канатоходцы прыгают друг другу на плечи, и ветер, вращающий высокие флюгера, развевает их волосы.
Изумительная смелость канатоходцев оказывает свое действие, и настроение Питера Клэра слегка меняется. Словно их отвага разрушила его собственную инерцию, напомнив ему, на какие неожиданные подвиги способны люди, если только дерзнут. Их вид укрепляет его дух и заставляет вновь обратиться мыслями к надежде на счастье, если таковое для него и Эмилии Тилсен еще возможно.
Он было начинает убеждать себя, что это целиком зависит от его собственной смелости, когда случается то, о чем он собирался сказать Кренце: мир почти замолкает. По-прежнему звучит барабанная дробь, люди издают восторженные возгласы и ликуют, ветер вздыхает над крутыми крышами, но для Питера Клэра ничего этого не существует. Все словно отдалилось, унеслось в небо, их сменил шум в левом ухе, похожий на звук разрываемой ткани, и с этим внутренним звуком приходит резкая, нестерпимая боль.
Лютнист сжимает руками голову. Боль и звук разрываемой ткани настолько сильны, что ему хочется кричать — просить у кого-нибудь помощи, заставить это мгновение пройти. Но оно не проходит. Оно длится и длится; канатоходцы спрыгивают на землю, раскланиваются, зрители аплодируют. Питер Клэр дико озирается по сторонам. Прикрывает рукой ухо (то самое, в котором некогда носил серьгу Графини) и вспоминает тишину, павшую на Джонни ОʼФингала. Он чувствует, что его толкают — люди бросаются вперед, чтобы поднять канатоходцев и на руках пронести по двору. Никто не обращает на него внимания. Медведя уводят.
Затем шум в ухе прекращается, и боль начинает утихать. Как родник, с журчанием и пеной прорывающийся из земли, звуки, несущиеся над двором, врываются в ухо лютниста. Они заливают его: птичьи ноты свирели, колокольные ноты тамбурина, «браво» толпы, смех канатоходцев, призывы из четырех слов уличных торговцев… «Сыры! Устрицы! Конфеты! Ножи!»
Неожиданно Кренце вновь рядом с ним. Немец никак не комментирует тот факт, что лютнист все еще сжимает руками голову.
— Они были недурны, — говорит Кренце, между тем как зрители на руках обносят канатоходцев вокруг деревянных шестов. — Недурны. Они знают свое дело.
Изобретения Вибеке
В свой первый вечер во Фредриксборге Вибеке Крузе медленно приходила в себя после утомительного путешествия; она заботливо распаковала свои нарядные платья и, разглаживая на них складки, думала о том, что главный секрет удачной жизни — не умереть раньше времени.
Она сознавала, что, ведя долгую войну между любовью к конфетам и желанием быть красивой, сражаясь с непослушным пером и с противной серебряной проволокой на новых зубах, она едва устояла пред горькой необходимостью признать себя никчемной особой, которой суждено провести жизнь в одиночестве, а возможно, и умереть молодой. Но ей удалось продолжить борьбу, и вот она наконец во Фредриксборге, где Эллен Марсвин уже сплетничает с Королем и закладывает первые камни в фундамент своего плана.
Вибеке находила странной уверенность Эллен, что бывшая Женщина Торса может заменить Кирстен в сердце Короля, но не менее странными были и другие идеи (что вязание пагубно влияет на женские души, или что курица способна привязаться к человеку не меньше собаки, и тем не менее они были частью той жизни, которую Вибеке видела), следовательно, причин предполагать, что план не удастся, ничуть не больше, чем предполагать, что он удастся.
Спать Вибеке легла исполненной самых радужных надежд. С озера до ее слуха долетали звуки карильона и чье-то пение. Свечу она не задула, дабы, проснувшись ночью, знать, что под нею твердая почва, а не волны разъяренного моря.
Через несколько дней оказавшись в присутствии Короля, Вибеке сразу поняла, что он ее помнит и что она ему нравится. Поняла она (возможно, потому, что по чистой случайности первым данным ей поручением было принести ему чашку целебной воды из Тисвильде) и то, что перед ней человек, который ищет ласки и утешения. Ему необходим кто-то, кто о нем позаботится. Войны с Кирстен едва его не убили. И сейчас он хочет, чтобы его спасли от преждевременной смерти.
И Вибеке вместо того, чтобы попытаться соблазнить Короля Кристиана (она понимала, что в этом нет необходимости, поскольку он уже решил, что в постели с ней будет удобно), постаралась его утешить. Она отказалась от безуспешных попыток стать красивой. Ее уже не заботил ни ее отвислый живот, ни тройной подбородок, ее больше не тревожило, что ее слишком много, что за едой ей иногда приходится вынимать зубы — она понимала, что все это уже утратило для него былое значение. Теперь для него имело значение лишь ее общество и ее привязанность. Вибеке Крузе позаботится о Короле Дании, она удовлетворит его потребности — в том числе потребность в смехе и в уединении, — и со временем, если ей удастся возродить в нем вкус к жизни, она, возможно, получит свою большую награду.