Будущий год - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Микушевич cтр.№ 32

На Прасковью Никоновну пахнуло чем-то задушевным, лермонтовско-толстовско-белогвардейским.

— Разве этот род войск тоже возрождается? — спросила она мечтательно.

— Да. Он уже возродился. У нас в городе действуют две молодежные группировки: пращуры и драгуны.

— А почему «пращуры»?

— «Пращуры» — это от пращи. Они еще в школе слышали, что рогатка раньше называлась «праща». Вот они и назвали себя «пращуры».

Прасковья Никоновна наставительно поправила пенсне:

— Но это же неправильно, Николенька. Это типичная народная этимология. «Пращур» не имеет ничего общего с пращей. «Пращуры» — это родители прапрадеда или прапрабабки. Не смешно ли, когда так называют себя молодые люди?

— Смешно, — кивнул Николенька. — Вот мы и называем их ящерами, а они называют нас драконами.

— Кажется, у Шварца есть пьеса «Дракон».

— И в Ку-Клукс-Клане есть великий дракон.

— Тоже нашли себе пример для подражания!

— У Ку-Клукс-Клана есть чему поучиться, бабушка. Но мы на этом не останавливаемся. Мы их называем «ящурами», а они нас «дрыгунами».

— Почему «дрыгунами»?

— Потому что мы танцуем современные танцы. А они только мускулы накачивают, плебеи несчастные. У нас, у драгунов даже свой гимн есть.

— Какой еще гимн?

Николенька вскочил со стула и, жестикулируя, запел:

Как народу победить?

Нужен храм, чтобы венчать;

Нужен дом, чтобы родить;

Нужен лес, чтобы зачать.

Где любовь чужда вражде,

Там живут от сих до сих;

И в проветренном гнезде

Нет чужих, как нет своих.

— Кто же написал этот гимн?

— Мы не помним. Какое это имеет значение? А ящеры нам завидуют. Вообще говоря, этот гимн им больше подходит, чем нам. Но мы первыми его запели, оставили ящуров без гимна. Вот они и бесятся.

— Как бесятся?

— Бабушка, объявлена война, и меня призвали.

— Куда призвали? Отказываюсь понимать-Битый час бабушка расспрашивала внука о пращурах и драгунах, и постепенно перед ней стала вырисовываться такая картина.

Сначала городская молодежь просто дралась между собой от нечего делать. Улица выступала против улицы, район против района. Постепенно разногласия обострились. Пращуры начали бить всех, кто танцует модные танцы и отращивает длинные волосы. Противники пращуров назвались драгунами и присвоили себе гимн, озлобив этим пращуров. Драки стали более жестокими. В ход пошли кастеты или кистени, как их называли пращуры. Драгуны вооружились шпагами, то есть железными палками. В темноте все чаще гремели выстрелы. Ни драгуны, ни пращуры не знали, откуда берутся учебные и не только учебные винтовки, которыми их вооружают. Лидеры пращуров называли себя комиссарами, у драгунов появились офицерские чины. Например, Николенька был корнетом. Говорят, имелись и генералы, но Николенька не знал, кто они, И пращуры, и драгуны усиленно занимались военной подготовкой. У тех и у других были свои стрельбища. Если подросток не был ни пращуром, ни драгуном, его избивали и те и другие. Он мог бежать из города, но беглецов находили убитыми даже в других городах.

Обстановка накалилась, когда встал вопрос о переименовании города. Более пятидесяти лет город назывался Папанин. Прасковья Никоновна помнила, с каким восторгом его переименовывали. Во всех газетах писали, какая это высокая честь для горожан — именоваться папанинцами. Сама Прасковья Никоновна гордилась тем, что сын ее по распределению стал настоящим папанинцем, а внук ее — коренной папанинец.

Со временем атмосфера в Папанине и вокруг Папанина менялась. Постепенно забыли, что Папанин — герой Арктики. При слове «Папанин» кое-кто заговорщически подмигивал и спрашивал: «А папаню-то помните? При нем такого не было. И мы в нашем Папанине такого не допустим». Вместе со всеми перестроечными новшествами возник вопрос о возвращении городу его прежнего названия: Тятин. Тогда-то и выяснилось истинное предназначение пращуров и драгунов. Казалось бы, пращуры должны были выступить за исконный Тятин, однако именно пращуры провозгласили лозунг: «Умрем за родной Папанин». При этом сами они умирать не собирались и явно предпочитали убивать других. Драгуны решительно выступили за город Тятин и тоже не брезговали убийствами. До сих пор стреляли из-за угла, но предстояло решительное сражение. Когда корнету Николеньке приказали завтра явиться на сборный пункт, в подвал на улице Олега Кошевого, он попросил денег у матери, взял билет и на другой день постучался в бабушкину дверь.

— А если обратиться в милицию? — растерянно спросила бабушка.

— Я выдам себя, и меня убьют.

— Милиция тебя защитит.

— Как защитит? Сами милиционеры боятся драгунов и пращуров.

— В Мочаловке пока их нет.

— Они везде, везде, бабушка! Они гонятся за мной. Они все равно найдут меня, и я не знаю, что они со мной сделают… А я не хочу… не хочу… исполнять их приказы… Пращуры хлещут пленных драгунов раскаленной проволокой, драгуны заставляют пленных пращуров держаться за голый провод под напряжением. А теперь меня забьют шпицрутенами и пращуры и драгуны… Я дезертир.

Прасковья Никоновна успокоила его, как могла, спустилась в погреб и хозяйским глазом, наметанным еще в военное время, обследовала запасы картошки и капусты. Потом она погасила свет, вышла в сад и приколола к ветхой калитке другую записку: «Уехала к внуку в город Тятин. Вернусь не скоро».

Когда был убит наповал полковник СП. Прахов, дело о выстрелах на улице Красных комиссаров перешло к Игнатию Бирюкову. Полковник Прахов не был первой жертвой загадочных снайперов. Уже три недели в больнице лежал коммерческий директор объединения Росплодфрукт Митрофанов, тяжело раненый там же крупной дробью в шею и ключицу. Вообще же говоря, выстрелы имели место и раньше. Правда, до сих пор не было убитых. Пострадавшие бывали легко ранены в спину, реже в бок или в грудь. Стреляли в них мелкой, а не крупной дробью. Никакой закономерности в этих покушениях не прослеживалось. Пострадавшие даже не были знакомы друг с другом, если не считать пяти мальчиков и двух девочек из пятого класса Б, также задетых дробью.

Бирюков начал с того, что встретился в больнице с Митрофановым. Митрофанов имел вполне определенное мнение насчет того, кто в него стрелял.

— Старик в меня стрелял, Прахов. Больше некому, — категорически заявил он.

— А вы были с ним знакомы? — спросил следователь.

— Был, прах его возьми! Я его дочку… ухаживал.

Бирюков присмотрелся к забинтованному Митрофанову. На больничной койке лежал мужчина лет под пятьдесят, коренастый, что называется кряжистый. Лысина его лоснилась, лицо было одутловатое. Впрочем, оно могло распухнуть от раны и уколов.