Воскресение в Третьем Риме - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Микушевич cтр.№ 156

Я вздохнул с облегчением. Все-таки она моя сестра. Свое «нет» она произнесла с той же интонацией, что и я. Так мне показалось.

Клавдия вышла из палаты. Я включил телевизор и прошелся по всем программам, везде напарываясь на рекламу. Все передачи шли своим чередом, как будто ничего не случилось. И в новостях не шла речь ни о чем особенном. Сообщали о конкурсах красоты, о громких преступлениях, о неплатежах. Показывали улицы Москвы, на которых не было никаких танков. Куда они девались? Так быстро ушли? Но ведь они были на всех улицах, даже на Красной площади. Почему молчат об этом? Неужели акция все-таки не удалась? Где Ярлов? Я подумал было, не арестован ли он, но тогда об этом тоже сообщили бы. Лишь в самом конце новостей ведущая кокетливо сообщила о премьере телеспектакля «ПРАКС» на новом телеканале. Несколько журналистов отдали дань своеобразному искусству известного режиссера Всеволода Викентьевича Ярлова, чей театр «Реторта», истинная лаборатория магического жеста, использует некоторые приемы легендарного театра «Красная Горка». Тут на экране появился Чудотворцев со словами: «Да, это сказал Христос», так что появление Платона Демьяновича подавалось как театральный прием, не более. Показали кадры с движущимися танками, похвалив технику монтажа. На мгновение промелькнули веяльщики с лопатами, издалека донеслось: «Меро-вей!» Но самое главное с криками «Смерть! Смерть!», на экран так и не выплеснулось. Неужели Ярлов потерпел поражение в главном, добившись лишь вялых комплиментов своему театрально-телевизионному искусству? С другой стороны, разве сам Ярлов не заверял меня, что все останется по-прежнему, и в этом его победа? Но чего стоит победа Ярлова… без смертной казни, когда он требует именно смертной казни? Значит, его победу растворили в ненавистном плюрализме, которому Ярлов противопоставлял полифонию, ссылаясь на Чудотворцева? Все-таки Ярлов рассчитывал не на это, а на что-то другое. Наверное, были и танки, и народные толпы, скандирующие: «Смерть мондиалистам», хотя большинство (а что такое толпа, если не большинство) не понимает, что такое «мондиализм», невольно меняя в этом слове «о» на «а». Признаться, я уже устал видеть Чудотворцева на танке, повторяющего: «Да, это Христос сказал». Но поздно вечером ситуация переломилась. В новостях безучастно сообщили, что обстреляна машина известного режиссера гроссмейстера Ярлова. Некоторое время поддерживалось тревожное ожидание, наконец, в информацию внесли уточнения. Машина Ярлова обстреляна из автоматов по дороге на дачу режиссера в пригороде. Преступный мир попытался избавиться от непреклонного борца с преступностью. Сам режиссер не пострадал, но погиб его водитель. У меня заныло сердце. «Кто? – мучительно думал я, – неужели…» Я бы позвонил на телевидение, но руки мои были все еще скованы гипсом, да и телефона в палате не было, вообще, никого не было, только телевизор. Позвать сестру я не решался. Что я ей скажу? Что для меня водитель Ярлова? На экране появилась роскошная машина, изрешеченная пулями. У машины ораторствовал Ярлов, жестикулируя трубкой. Вот к чему приводит господство мнимых общечеловеческих ценностей. В коррумпированном обществе царят убийцы. Тут требуется террор, террор… «Не побоюсь этого слова, – вещал Ярлов. – Да, террор… „Реторта“ – не просто театр, это школа борьбы с преступностью». Тут на экран прорвались толпы, ревущие: «Смерть! Смерть! Смерть!» Ревом толпы был изысканно оттенен патетический голос Ярлова: Для него это личная потеря… Но не только для него… Молодой человек трудной судьбы обещал многое. Погиб не просто водитель, погиб будущий предводитель Святой Руси. Чтобы убедиться в этом, достаточно вглядеться в его лицо. (На экране крупным планом показали портрет Федорыча, как будто давно ждали такого случая.) Достаточно услышать его имя… И Ярлов со значением произнес: «Погиб Михаил Федорович Меровейский… Где был нынешний Иван Сусанин?»

Почему Меровейский? При чем здесь Иван Сусанин? Ах да, Михаил Федорович… Слов нет, эффектная концовка телеспектакля… Может быть, и обстрел машины, и убийство водителя – лишь режиссура «Реторты»? Я сам себя чувствовал в реторте, всю ночь не смыкая глаз. «Сны у тебя», – слышался мне голос Фавста. Рано утром Ярлов уже был в моей палате:

– Вы уже все знаете? Жаль, что наше торжество омрачено таким трагическим событием и нынешний день приходится начинать не поздравлением, а искренним соболезнованием вам.

– Разве это не был телеспектакль?

– Помилуйте, что же такое история, если не телеспектакль? Вспомните Просперо: «We are such stuff as dreams are made of, and our little life is rounded with a sleep». – (Ярлов щеголял английским произношением, а мне снова послышалось: «сны у тебя»). – Да, да, погибший был ваш родной сын.

«Что же Фавст морочил меня? – подумал я. – Но разве я сразу не понял: „сны у тебя, сын у меня“?»

– Почему же он Федорыч? Почему Меровейский?

– Неловко объяснять подобные вещи родному отцу такого сына. – Ярлов говорил, не скрывая издевки. – Почему ваш сын имеет право на фамилию Меровейский, вы сами убедительнейшим образом доказали в книге «Русский Фауст»… А Федорыч… Мы называли его Федорыч по отчеству деда, как Полюса называли не Платоновичем, а Демьянычем, Демоновичем. У парня не было никаких документов. Я сразу привязался к этому юноше трудной судьбы. Мы сказали, что его документы потеряны. Пришлось понести некоторые расходы, и он получил паспорт на имя Михаила Федоровича Меровейского.

– Вы уверены?..

– Совершенно уверен. Анализы мадам Литли неопровержимы. Она и установила факт вашего… родства. Я вижу, вы стесняетесь спросить о его матери. Кира Платоновна здесь, в морге, где лежит несчастный Федорыч. Она не поднимается к вам только потому, что не хочет встречаться с Клавдией, э-э, Федоровной. Так что во всех вас Кровь Истинная, не сомневайтесь.

Я рванулся из моих гипсовых оков:

– Это ты убил его! Ты организовал это убийство. Твоя акция не была бы акцией, если бы не пролилась кровь Меровейских.

Ярлов только усмехнулся:

– Осторожнее, Иннокентий Федорович! Своими надломами вы можете возобновить ваши переломы. Я понимаю ваши чувства. Если вы возьмете себя в руки (ах да, извините, руки у вас тоже переломлены), ну, скажем, если вы овладеете собой, я позову санитаров, и они доставят вас в морг… то есть туда, где сейчас Кира Платоновна и он… простите, я, наверное, никогда не отвыкну называть его «Федорыч…»

Санитары бережно переложили меня на каталку и отвезли в лифт. Мы спустились на первый этаж, где перед каталкой бесшумно открылись бронированные двери. Прежде всего при лампах дневного света я увидел Киру Совершенно седая, высохшая, как мумия, она стояла над столом, где лежало тело, прикрытое поблескивающим пологом из синтетики. Кира оборотилась ко мне, и в ее сухих глазах я увидел отчаянье, как у Клер перед тем, как та направила машину под откос.

– Прости, – глухо сказала Кира. – Это я во всем виновата. Я от тебя скрыла… Ты не знал.

Ярлов откинул синтетический полог, и я увидел обезображенное пулями лицо Федорыча (я тоже, наверное, никогда не смогу назвать его иначе).

– Совершено кровавое преступление, – сказал Ярлов. – Я бы сказал, это ритуальное убийство. Полагаю, что родители убитого не могут не требовать смертной казни для убийц, кто бы они ни были.