Воскресение в Третьем Риме - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Микушевич cтр.№ 111

Когда через несколько часов вернулся Полюс, он сначала вздохнул с облегчением: отец принял Марианну и не возражает против ее присутствия в квартире, куда Полюс привел ее, не спросив у отца разрешения. Но отец и Марианна продолжали музицировать, едва среагировав на его приход. Уже в тот день Полюс почувствовал холодок отчуждения, пахнувший на него со стороны Марианны. Не то чтобы ее отношение к нему резко переменилось. Она по-прежнему следила за его «успеваемостью» (после каждого урока Яков Семенович ставил ему оценку), прорабатывала вместе с ним домашние задания, подолгу аккомпанировала ему, когда это требовалось, готовила его к поступлению в консерваторию, куда Полюс осенью и поступил, успешно сдав экзамены. Что касается остального, то она и раньше особенно не обнадеживала его, хотя Полюс намеревался представить ее Платону Демьяновичу как свою невесту, но теперь она дала ему понять, что об этом не может быть и речи. Уже в те первые дни после возвращения Платона Демьяновича она сказала ему фразу, тяготевшую над Полюсом в течение всей последующей жизни: «Будем жить как сестра и брат», и Полюсу пришлось удовольствоваться двусмысленностью этой фразы, ибо фраза, несомненно, намекает на большую близость или в прошлом, или… может быть, даже в будущем. Во всяком случае, Полюсу хотелось так думать. Марианна старалась относиться к Полюсу ровно и сдержанно, но это удавалось ей не всегда. «В конце концов, ты тоже Чудотворцев», – вырывалось у нее время от времени. Полюс чувствовал, что она терпит его только (или не только?) ради отца, и винил отца в этом тоже.

Марианна практически переселилась к Чудотворцевым, хотя оставалась прописанной у Якова Семеновича. Так она прожила долгие годы, пока не получила свою квартиру уже как заслуженная артистка Союза ССР. Несмотря на постоянную перенаселенность, Буниных к тому же еще и уплотнили, как полагалось при военном коммунизме, а просторной чудотворцевской квартиры уплотнение почему-то не коснулось, и Марианна смогла занять не одну комнату, что само собой разумелось, а целые апартаменты. Платон Демьянович мирился с ее многочасовыми музыкальными занятиями (Марианна никогда не давала себе в этом никаких поблажек), хотя, казалось бы, они должны были ему мешать, но он даже находил время для участия в них, в известном смысле руководил занятиями Марианны, даже если его влияние на нее вряд ли могло сравниться с влиянием на Аделаиду.

Так что Полюс оказался невольным свидетелем их сближения, столь стремительного, что даже Полюс вынужден был закрывать на него глаза: «При музыке? Но можно ли быть ближе…» Против музыки Полюс бунтовать пока еще не решался, слишком поглощала она тогда его самого и слишком многое сулила. Полюс все еще полагал, что отец работает над «Действом о Граали» (или «О Граале», в такие тонкости Полюс не вникал), и в этом «Действе» главная роль, роль, предназначавшаяся для деда Демона, теперь предназначается ему. Отец только откладывает завершение «Действа» до того времени, когда Полюс станет полноправным певцом. Тогда и Марианна авось перестанет относиться к нему, как сестра к брату. Полюс вслушивался в музыку, доносящуюся из-за закрытых дверей, и, когда не узнавал ее, пытался уверить себя, что слышит будущее «Действо о Граали». Он придавал таинственное значение даже паузам, становящимся все более затяжными, как при Лоллии, и паузы действительно имели таинственное значение, но не для него… А Полюсу мерещился собственный, родовой замок в Пиренеях (он слышал про него), и под сводами этого замка его ария, которая прославит его в этом и в ином мире, и Марианна воцарится в замке как сеньора де Мервей… А пока, чтобы все было именно так, нужно прилежно учиться пению и терпеть музицирование отца с Марианной…

Первый удар по этим мечтам нанесла высылка философов, от которой отец уклонился. Значит, отъезд за границу откладывается, а там Полюс получил бы музыкальное образование, Которого требует «Действо о Граале». Но Полюс не отчаивался, уверял себя, что отъезд только откладывается, и напропалую самостоятельно работал над своим голосом, перенапрягая его, нанося ему ущерб вопреки указаниям своего опытного учителя и отчасти в пику ему. Полюс даже закрывал глаза на то, как длительные уединения Платона Демьяновича с Марианной перешли в совместную жизнь, что уже ни для кого не было секретом, но в двадцатые годы, в особенности при жилищном кризисе подобные отношения были свободными, непрочными, еще не такое бывало, и Полюс продолжал надеяться. «Ждал своей очереди», – как съязвил молодой муж младшей марианниной сестры, тоже вышедшей замуж. Полюсу оставалось утешаться тем, что отец все-таки не женился на Марианне даже после того, как она крестилась; значит, крестилась она… для другого. А Марианна всю жизнь была религиозно озабочена, она и в старообрядчество не перешла лишь потому что курила.

Полюс не мог поверить, что отец прекратил работу над «Действом о Граали», напротив, он был уверен, что Чудотворцев ни над чем другим не работает, что все его остальные работы либо предваряют, либо дополняют «Действо» (так ли уж он был при этом неправ?). Отец вынужден засекречивать свою работу над «Действом», иначе рукопись изымут, конфискуют. Долгое время Полюс полагал, что либретто «Действа» и его партитура хранятся в заветной Олимпиадиной шкатулке и из своеобразного пиетета перед памятью матери не позволял себе заглядывать в шкатулку старался, чтобы она не попадалась на глаза посторонним, прятал ее даже от Марианны, в особенности от Марианны, в особенности когда наступило в ее жизни с его отцом то, в чем он уже не мог сомневаться. Чем больше одинок становился Полюс, тем больше тосковал он по умершей матери, и в старости плакал о ней пьяными слезами. Со временем Полюс все громче обвинял отца в смерти матери, сильно преувеличивая его вину Такую форму принимала у Полюса ревность, и Платон Демьянович терпел это, свою вину чувствуя. При этом в самые мрачные времена «железного занавеса» Полюс был совершенно уверен, что отец, даже арестованный, может выехать за границу, если только захочет. По существу он обвинял отца в том, что отец лишил его орлякинской пенсии. Полюс продолжал рассчитывать на нее не только после смерти матери, платившей, как он теперь знал, эту пенсию, но и после смерти Орлякина (разве он, внук и преемник Демона, которого m-r Methode так любил, мог быть не упомянут в его завещании?). Так что все дело в том, чтобы выехать за границу, а Чудотворцев и не на такое способен. Марианна рано или поздно поедет на гастроли туда и останется там с ним, с внуком Демона, и все образуется. (Это словечко из «Анны Карениной» Полюс очень любил и частенько повторял про себя, не помня, по какому поводу оно сказано.)

Полюса пригласили петь в Большой театр до того, как он окончил консерваторию, может быть, потому он ее и не окончил. Речь шла о возобновлении рубинштейновского «Демона» с Полюсом в заглавной роли, но до сцены дело так и не дошло по многим причинам, прежде всего, из-за самого Полюса, вернее, из-за той легенды, ради которой его, собственно говоря, и пригласили в Большой театр. У Полюса, бесспорно, был голос, но, каков был голос его деда, помнили слишком немногие, как, например, Орлякин и Наталья Чудотворцева, нынешняя мать Евстолия. Но Орлякин был «далече», а мать Евстолия виделась в последний раз со своим внуком до того, как его голос установился. (Олимпиада брала сына с собой в заволжский скит еще до мировой войны.) Другие поклонницы Чудотворцева (деда и внука в одном образе) говорили, что слышали голос Демона во сне. А выходу Полюса на сцену начала препятствовать его фамилия, способствовавшая сперва тому, что его пригласили в Большой театр. Фамилия Чудотворцев не только говорила о непролетарском происхождении (не из реакционного ли духовенства?), но и бросала вызов торжеству диалектического и исторического материализма. А выйти на сцену под другой фамилией Полюс категорически отказывался, сознавая, что без фамилии Чудотворцев он никто и ничто. (Полюс вряд ли до конца прочитал «Бытие имени», но испытывал влияние отцовского труда.) Внешность Полюса, пожалуй, действительно, подходила к роли Демона, но и она привлекала к себе нездоровый интерес, наводя на мысли, с позволения сказать, антисоветские: пепельные волосы Демона, а сам не то добрый молодец из русской сказки (не из черной ли сотни?), не то этакий московский Лоэнгрин, рыцарь Грааля. Окончательно испортили дело с постановкой скандалы, которые Полюс начал устраивать в нэповских ресторанах от неопределенности своего положения, отводя душу в кругу своих поклонников и поклонниц. Скандалы эти быстро приобрели весьма опасный для того времени колорит. Они были отрепетированы на домашней сцене, где Полюс устраивал их не Марианне, конечно (перед ней он все-таки благоговел), но растущей Марианниной родне, пытавшейся распространиться с новорожденным потомством на чудотворцевскую территорию. И Платон Демьянович, и сама Марианна, честно говоря, были заинтересованы в противодействии этой экспансии, но молчали, предоставляя Полюсу такое противодействие, и оно, естественно, вскоре перешло домашние границы, в скандалах этих отчетливо зазвучала антиеврейская нота, подхваченная и распространяемая чудотворцевским кругом, а Полюс оказался в милиции. «Шутки с этой подоплекой» в то время пахли расстрелом, и Платону Демьяновичу пришлось обратиться все к тому же Михаилу Львовичу Верину с мольбой о спасении своего заблудшего сына. Верин был еще настолько влиятелен, что сразу же добился освобождения Полюса, но согласился на это лишь при условии, что Платон Демьянович позволит ему почитать свой новый труд в рукописи. Платон Демьянович дал ему почитать свою работу о невидимом граде Китеже, посвященную опере Римского-Корсакова, но не только. Впоследствии работа вошла в «Материю мифа», тенденцию которой Верин уловил один из первых. Полюса освободили, а в московской газете «Красная стража» появилась статья «О чудотворцевщине», где ресторанные скандалы новоявленного «демона» Павла Чудотворцева уподоблялись предполагаемым постановкам опер «Демон» и «Сказание о невидимом граде Китеже»: и то и другое (то есть скандалы и постановки, еще не осуществленные) выводилось из литературно-философской деятельности Платона Чудотворцева, воинствующего мракобеса, бывшего и настоящего черносотенца. Правда, немедленных репрессивных последствий статья не имела, только работу над постановкой «Демона» приостановили, а книга П.Д. Чудотворцева «Материя мифа» была неожиданно напечатана уже после высылки Михаила Верина, опубликовавшего за границей за своей подписью статью все с тем же названием «О чудотворцевщине»: само пребывание мрачно известного Чудотворцева в Советской (?) России свидетельствует-де о реакционных реставраторских тенденциях режима, и этот философ в отличие от других, справедливо высланных, оставлен в России как воплощенное чаянье контрреволюционного чуда. Очевидно, «Материю мифа» срочно издали в ответ на публикацию Верина, дескать, враг народа нам не указ. По этому случаю Чудотворцева даже освободили из заключения на очень короткий срок (и тут срок); тираж книги был практически немедленно конфискован (лишь несколько экземпляров затерялось в частных собраниях), а самого Платона Демьяновича тут же снова арестовали.