Датский король - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Корнев cтр.№ 112

Вокруг, визжа и улюлюкая, скакали знакомые уже карлики, только теперь это были настоящие шуты в красно-черных колпаках с бубенцами, с тамбуринами.

Как затравленный зверек, Звонцов вглядывался в архаичную процессию гостей с того света. Какой-то лилипут, обутый нарочито гротескно: на одной ноге лапоть, на другой грубый мужицкий ботинок огромного размера из желтой свиной кожи с кожаным же шнурком, дул в нелепую дудку-рожок, и та звучала пронзительной фистулой. В целом эта какофоническая пестрая кутерьма походила на неуемные фантазмы Маньяско [203] , живописавшего пляски монахов-паяцев. Лилипут с дудкой, войдя в раж, исподтишка пнул Звонцова ботинком в мягкое место, отчего тот потерял равновесие и растянулся посреди комнаты! В это время тяжелая трость Императора уже опустилась на его плечо, и пришлось пасть на колени. Громовой голос пророкотал:

— Ты что же это. подлец, ума не набрался?! Памятник на место не вернул, все продолжаешь тут свои мерзкие рисования? Теперь, небось, узнал Гостя, или тебе уж и Царь не указ, Вячеслав, сын Меркурьев?!

— Ваше Величество, поверьте, никакого злого умысла…

— Молчи, вор! Сейчас ответствуй, какого ранга и звания?

— Потомственный дворянин, Государь. Отец мой, дед и все предки, вот только не знаю, до какого колена. были на военной службе, и генералы были…

— Не врешь! — Петр повел бровью. — То мне ведомо, а сам-то что ж — свободным художествам предаешься? Не с излишним ли рвением?

— От воинской службы освобожден, имею белый билет, — поспешил отчитаться Звонцов.

Царь снова обжег его гневным взглядом:

— Молчать! Зри, что здесь начертано, — он указал на орден Святого Андрея: — «За веру и верность»! Пращуры твои верой и правдой мне служили, а ты, пес, опозорил их — не служишь да еще кощунства творишь в моей Столице на ниве Божьей! [204] У меня уже указ готов о делах твоих злокозненных: по Сеньке и шапка. Эй, Головкин, Гаврила Иваныч!

Перед Государем в почтенном поклоне склонился пожилой сановник в завитом парике, ниспадающем на плечи.

— Господин канцлер, изволь зачитать хартию, что давеча с моих слов записана.

«Меркурьев сын» вжал голову в плечи. Головкин принялся читать указ, отчетливо выкрикивая витиеватые фразы:

— Мы, Петр Алексеевич, Божией милостию Император Всероссийский (далее следовал длинный список владетельных титулов) высочайше повелеваем родового дворянина Звонцова Вячеслава, сына Меркурьева, за святотатственные деяния в местах упокоения добрых христиан, такожде для общественной нравственности ущербные занятия черной магией и уклонение от службы Государевой отныне вором считать, чинов и дворянства лишить и отправить в бессрочную каторжную работу. Сей приговор привести в исполнение нимало не медля.

«Это гражданская казнь. Теперь я никто! — заключил осужденный скульптор. — Сейчас в кандалы закуют…»

— Где шпага твоя, сын Меркурьев? — гневно вопросил Петр. Звонцов вспомнил, что при гражданской казни над головой осужденного дворянина принято ломать шпагу.

— Нет у меня шпаги. Ваше Императорское Величество. Я даже при дворе не представлен.

Царь расхохотался, «свита» вторила ему кто во что горазд. Затем державостроитель попросил кого-нибудь дать ему шпагу. Капитан-преображенец, лицо которого пересекал багровый шрам, с готовностью кинулся к своему Государю и, поцеловав клинок, бережно, на вытянутых руках, протянул ему. Петр принял оружие, вслух прочел выгравированные на эфесе слова: «За храбрость!». Взор его просиял.

— Где отличился, молодец?

Офицер вытянулся в струнку:

— В баталии при Лесной [205] , Ваше Императорское Величество! Там и на лице отметину получил.

— Славная была виктория! Швед тогда гол и бос остался, — Петр, не раздумывая, вернул оружие ветерану. — Береги как зеницу ока!

Тут он резко повернулся к Звонцову:

— Вот видишь, как честный дворянин служить обязан? А ты свою шпагу, вестимо, пропил и честь с ней заодно — что ж тебя гражданской казнью казнить, коли ты сам до подлого звания докатился? И казнь тебе определяю лютую. Вот мой новый указ: повесить вора! На сем месте!

Скульптор в ужасе с ходу попытался придумать, как теперь спастись: «Не хочу умирать, не желаю!»

— Пожалуйста, Ваше Императорское Величество, проявите христианское милосердие! Быт меня заел, суета. Заглажу вину, все верну, воровать впредь не буду. Помилуйте, утраты возмещу, искуплю, заплачу — скажите, сколько надо? Ради всего святого, только не вешайте!!!

— Ах, ты еще и мзду мне, Государю своему, предлагаешь?! Лазаря запел? Нишкни, раб лукавый!

Государь резким жестом указал, чтобы Звонцова обнажили по пояс. Как из-под земли, появился целый рой уродцев-карликов в маскарадных домино. Часть из них сняли со скульптора толстовку и, связав ему руки за спиной, поставили в таком виде на колени, еще несколько в это же время, злобно пыхтя и толкаясь, вскарабкались друг на друга и привязывали к люстре «пеньковый галстук», остальные уже притащили с кухни табурет. Разжалованному дворянину стало ясно, что с ним не шутят — готовится настоящая казнь. Подумав, как бы оттянуть свою последнюю минуту он жалобно попросил: «Повинуюсь монаршей воле, но перед смертью помолиться бы. Не откажите, Государь!»

Грозный Император, не предполагавший услышать от безбожника и святотатца такую последнюю просьбу, сдвинул брови в раздумье. Возня в мастерской мгновенно прекратилась, и вся нечисть застыла в немом ожидании: что скажет Петр? Воспользовавшись замешательством, Звонцов отчаянно рванулся, освободился из цепких объятий гвардейцев и карликов. Изловчившись, он даже успел запрыгнуть на подоконник, но тут же тупой удар чем-то тяжелым обрушился на голову ваятеля, и сознание покинуло его. Очнулся он на полу, по-прежнему беспомощный, распластанный на грубом кожаном коврике. При этом не было возможности промолвить и слова — Звонцов ощутил во рту кляп. Вокруг него, в подсвечниках и просто прилепленные к половицам, во множестве горели красные свечи. Оплывая, свечи точно истекали кровью. Это церемониальное освещение было зловеще и совершенно непонятно. Перед глазами у Звонцова все плыло, голова раскалывалась на части, и сознание стало снова уходить. Только услышав бесстрастный голос, читавший нараспев нечто похожее на заклинание, окончательно еще не придя в себя, он собрался с силами и разлепил веки. Сначала заклинание прозвучало на латыни, потом по-гречески. Звонцов не был в состоянии постичь его смысл, но догадался, что текст один и тот же. Сквозь туманную пелену в пламени свечей он различил зловещую процессию, в которой принимали участие все присутствовавшие преображенцы, сановники, придворные дамы, безобразные карлы, поддерживавшие полуистлевшие шлейфы их некогда роскошных платьев… Мертвецы медленно дважды прошествовали вокруг лежащего Звонцова, шепотом повторяя за чтецом слова древних языков, дважды опускались на колени. Кому же было доверено само ритуальное чтение, кто здесь был, так сказать, церемониймейстером? Вячеслав Меркурьевич, как ни силился, не смог разглядеть: таинственный некто стоял спиной к лежащему, простирая руки в пространство, и на фоне открытого дверного проема в неярком свете выделялся лишь контрастный силуэт. Вот снова прозвучал тот же голос, теперь уже исполненный властной силы: «Настал час начертать магическую пентаграмму. Внесите же главную святыню!» Беспомощный ваятель, плененный в собственной мастерской, не понимал смысла проводимого над ним ритуала, — точнее, он не хотел вникать в этот смысл и, затаив от страха дыхание, следил, что же будет дальше. Петр нагнулся над Звонцовым, обжигая его горящим, кровожадным взглядом безумца. «Это не он отдавал приказание!» — успел сообразить Звонцов, которому было видно, что черная фигура в дверях не сдвинулась с места и даже не изменила позы. Левая бровь Петра поползла вверх, он скосился в верхний фолиант, который услужливо держали двое карликов, и в этот момент уверенно полоснул по звонцовской груди ржавым кинжалом. Вячеслав Меркурьевич вздрогнул от острой боли. Царь продолжал вырезать на его теле пятиконечный знак, невзирая на то, что кровь заливала терзаемую грудь, а голова мучимого моталась из стороны в сторону; Звонцова мутило. Неведомый распорядитель сделал энергичный жест рукой, после чего скульптора подняли, стоймя водрузили на табурет, наконец ему на шею накинули веревку и затянули. Звонцов закрыл глаза и, прощаясь со своей несуразной жизнью, тщетно пробовал вспомнить хоть какую-нибудь молитву. Однако мучители не спешили выбивать табурет у него из-под ног, зато Петр Великий приказал: