Нео-Буратино - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Корнев cтр.№ 36

С совершеннейшим почтением

бесконечно преданный вашему семейству

маркиз де Себастьяни.

Авдотья еще не успела закрыть книгу, а возбужденный Тиллим уже спешил выразить свое отношение к прочитанному:

— Капитально же попали эти французы! И ведь сколько лет уже молчат! Почему? Наверное, не хотят ворошить прошлое, пересматривать историю. А может, они просто в это не верят? Эх, прочитать бы им дневник твоей бабки!

Он окончательно уверовал в могущество актрисы Троеполовой. Письмо заслуженного генерала, напечатанное в толстой книге, было в его глазах слишком весомым аргументом, неопровержимо доказывающим реальное существование и роковую сущность старой Авдотьи. Он словно бы открыл для себя что-то очень важное, чего прежде упрямо не желал понимать. Вырвавшись на Миллионную, он даже закурил от волнения. Стены домов теснили душу, готовую вырваться из тела, и он устремился на простор Дворцовой. Здесь, на площади, Тиллима всегда посещало желание воспарить над миром, уподобившись Ангелу-Крестоносцу, но сейчас слух его привлекла речь экскурсовода, окруженного толпой внимающих туристов:

— Обратите внимание на триумфальную колесницу со статуями греческой богини победы Ники и двух воинов, ведущих ее, венчающую арку здания Главного штаба. Эта скульптурная группа отлита из бронзы по модели Демут-Малиновского в память о победе над полчищами Наполеона в 1812 году. В соответствии с канонами величественного стиля ампир, что в переводе с французского означает «имперский», скульптор воспел в металле боевую мощь русского оружия. Крылатая Ника как бы покровительствует русскому воинству, осеняя его лавровым венцом славы и вознося на недосягаемую высоту герб Российской Империи.

Папалексиев поднял голову и увидел то, о чем вещал экскурсовод. Привычный образ колесницы и крылатой богини представлялся ему теперь в новом свете. На фоне голубого неба в окружении пышных белоснежных облаков застыла в полете мистическая фигура извечной вершительницы судеб мужской половины человечества.

— Да-а-а! Оказывается, жизнь — не самое смешное в этой жизни, — невольно вырвалось у Папалексиева, и эта многозначительнейшая фраза властно овладела его сознанием.

Домой Папалексиев возвращался в философском настроении. Он был воодушевлен вселившейся в него авантюрной идеей, доступно объяснявшей на первый взгляд непостижимые загадки истории: все люди служат одной цели, только одни стремятся к ней сознательно, ясно представляя ее смысл, другие же, плутая извилистыми тропами, подчиняясь сиюминутным желаниям, без мысли о причастности к событиям мирового масштаба, в конечном итоге все равно оказываются у общей черты. Теперь Тиллиму было безразлично, какое на дворе время года, суток, не трогали его и прочие мелочи, сопровождающие обычного человека на жизненной дороге, ему даже нравилось сознание вагнеровской обреченности всего сущего, и собственной в том числе, оно убаюкивало мятежную папалексиевскую душу. У самого дома в раздумья Тиллима бесцеремонно вторгся гул многолюдной толпы. Прервав пребывание в заоблачных высотах, он обратил внимание на активную циркуляцию озабоченных граждан. Родные пенаты и прилегающая к ним вотчина были в окружении народа, сновавшего тут по делу и просто так, из любопытства. Самыми деловыми в этом скоплении ротозеев были, конечно, художники. Их сюда съехалось невероятное количество. Они по-хозяйски устанавливали и развешивали свои работы, превратив фасад дома в некое подобие художественного салона. Самые пронырливые из них пытались договориться с участковым о разрешении рисовать достопримечательность, восторгавшую их творческие натуры, но грозный страж порядка был непоколебим и, наступив на хвост чаявшего воспарить Пегаса, отвечал бесстрастно, по уставу:

— Не положено. Только с разрешения районной администрации, а лица нарушившие будут привлекаться по закону.

Еще один страж занимал пост у входа в парадный подъезд, в кои-то веки расконсервированный. Удивленный Папалексиев сунулся было в парадное, однако бдительный милицейский чин исправно нес службу. Преградив путь, он спросил:

— Куда следуете, гражданин?

— Мне надо… — попытался объясниться законопослушный Тиллим.

— Просмотр окончен. Завтра купите билет и спокойно пройдете. Сегодня проход только для жильцов.

— Так я и есть жилец. Я живу здесь.

— Что вы мне тут голову морочите? Предъявите документы!

Порывшись в карманах, Папалексиев, к счастью, обнаружил бумажник, а в бумажнике паспорт. Милиционер сразу открыл его на нужной странице, долго рассматривал штамп о прописке, пытаясь безошибочно определить, нет ли здесь какого подвоха. Вероятно, это стоило ему немалого напряжения мозговых извилин, у него даже пот на лбу выступил при изучении папалексиевского удостоверения личности. Наконец блюститель порядка отдал Тиллиму под козырек, дескать, ничего не поделаешь — необходимая формальность, и с сознанием выполненного долга вернул паспорт. Войдя в подъезд, Тиллим был ослеплен непривычно ярким освещением, но более всего его удивило другое: возле дверей на массивном казенном стуле чинно восседала консьержка. Это была седовласая бабуля в строгом черном костюме с тяжелым взглядом, в котором угадывались великие подвиги на поприще охраны порядка и безопасности, взглядом опытной работницы невидимого фронта. Чистота, царившая вокруг, навела Тиллима на мысль, что, наверное, выпустили Леонтия, повысив ему зарплату, и он стал выполнять свой долг с большим рвением. «Ходили мы по черной лестнице, теперь по парадной ходить будем», — подумал Папалексиев, еще не зная, к добру ли такая перемена.

Сверху спускался Лева, вид у него был вполне дружелюбный, мало того — он просто сиял от радости, усиливая общую атмосферу праздника. Тиллим понял, что прощен за беспокойство, причиненное соседу ночью. В подтверждение этих мыслей Лева обратился к нему в самой непринужденной форме:

— Тиллим! Ну наконец-то! Тут такие перемены, а ты где-то бегаешь. Сегодня ко мне приходили три агента из бюро по недвижимости. Завтра к тебе придут. С утра будь дома, непременно. Ты только представь, мне сначала однокомнатную квартиру предложили, а потом «трешку», правда в Купчине, но зато какой размах! Но я еще поторгуюсь. Теперь нам всем дадут отдельные квартиры. Понимаешь, конец коммунальному неустройству, больше не будем очередь у плиты занимать! Кроме того, еще из ГИОПа приходили и сказали, что городские власти выделили средства на капитальный ремонт и теперь дом наш признан архитектурным памятником, шедевром северного модерна. Приезжали биологи и санэпидстанция, интересовались мусором, который мы сбрасываем в помойку, говорили, что собираются создать какую-то научную комиссию по изучению феномена: розы в помоях еще нигде не произрастали, а этот случай еще и потому уникален, что солнечный свет на дно нашего колодца не попадает. Даже представители Книги Гиннесса здесь были, историки, садоводы, еще какие-то знатоки, утверждающие, что наш дом является одним из чудес света. Все словно помешались! Иностранные туристы идут нескончаемым потоком, киношники появились, фильм хотят снимать, такой сюрреалистической натуры им, дескать, нигде не найти. Уже по радио сообщили, что дом наш будет числиться экскурсионным объектом уровня Эрмитажа. Представляешь, Тиллим, какие блестящие перспективы это сулит? Вот заживем-то! Всю улицу сегодня оцепили, приезжали из городской администрации, главный архитектор города. Сверху на колодец двора наденут стеклянный колпак, получится так называемый атриум, микроклимат создадут, цветы и зимой вянуть не будут — как в оранжерее. А знаешь, что будет с квартирой Леонтия? Только не упади! Там откроют валютный ресторан с видом на розы. Туда уже дизайнеры приехали, интерьер проектируют. Ну дела! А помойку собираются переносить в соседний двор, и я считаю, правильно: хватит нам вдыхать эти миазмы, пора уже почувствовать себя людьми, причастными к чуду. Да, чуть не забыл, держи свечу — мэрия выделила. Зажги ее и поставь к окну для усиления эстетического эффекта. Кстати, там в мэрии, в комитете по культуре, сейчас ума не могут приложить, что делать со ржавыми мусорными контейнерами: они с точки зрения высокой эстетики всю картину портят, но, с другой стороны, в них ведь сами розы растут, и к тому же, если посмотреть с авангардистских позиций, это очень волнующий контраст! Я, как пианист и человек, экспериментирующий в области музыкальной композиции, сам вдохновлен столь необычным явлением, признаться, у меня даже есть мысль сочинить по этому поводу что-нибудь дерзкое, в духе Шнитке. А почему бы, собственно, не попробовать?