Лестницы Шамбора - читать онлайн книгу. Автор: Паскаль Киньяр cтр.№ 63

– Тебе, я вижу, нравится это словцо. Надеешься, что оно меня оскорбит? Мой отец, мои братья и четыре сестры думают так же, как ты.

Роза сидела в своем спортивном кимоно, с обнаженной грудью. Встав, она сорвала со стены две фотографии, изображающие Эдуарда за игрой: одну с Юлианом, возле электрического поезда, в рождественский вечер, другую – на краю бассейна в варском доме, с малышкой Адри, которая, сидя у него на коленях, что-то размашисто пишет в воздухе черенком шелковичного листа. В своем просторном лофте по улице Пуассонье Роза завела привычку приклеивать скотчем на стены два-три раза в день адреса, почтовые открытки, фотографии, афиши, странички, выдранные из блокнота и скрепленные вместе цветной липкой лентой.

– Почему ты не хочешь снова провести исследование антител?

Он не ответил. Роза объявила ему, что заказала анализ своего кровяного спектра. «Вот и еще один спектр!» [79] – подумал Эдуард, и они заспорили по другому, вполне изысканному поводу: устрицы были внезапно отставлены из страха перед вирусным гепатитом; теперь разрешалось есть только птицу, рыбу, приготовленную на пару, свежие огурцы и сливовые йогурты – по крайней мере йогурт хотя бы с одной сливой по воскресеньям. Главную проблему представляла икра. Эдуард предпочитал белужью, светло-серую. Роза ван Вейден превозносила осетровую, с ее более плотными, более хрустящими, более золотистыми зернышками. Она находила «эту белугу» ужасной: такое впечатление, будто берешь в рот тухлое яйцо, которое мгновенно растворяется в слюне.

Как ни странно, Эдуарду все больше и больше нравилась именно белужья икра.

– Оставь меня в покое со своими вонючими каспийскими белугами! – завопила Роза.

Эдуард пожал плечами и пробормотал: «Вот дура!» И тут же ему в лицо полетела диванная подушка. Он имел неосторожность обругать ее вторично, за что получил удар будильником в уголок глаза, над скулой.

Он встал. Выходя, толкнул Адриану, застывшую на пороге; она смотрела на них, дрожа и прикрывая рукой рот, из которого неслись приглушенные испуганные вскрики.

Чемодана у него не было. Он нашел в ванной большой мешок для грязного белья, вернулся в спальню. Роза исчезла.

Адриана застала его за укладкой тех немногих вещей, которые он держал в квартире Розы ван Вейден. Он взглянул на нее. Малышка Адриана сжимала в руке игрушечный ковбойский револьвер из черной пластмассы; ствол был направлен вниз. Подойдя к нему, она взяла его руку и крепко сжала ее своей левой ручонкой, глядя ему прямо в глаза.

Этот жест растрогал его. Он торопливо чмокнул ее в макушку.

– Если хочешь, стреляй, ковбой, – сказал он ей.

Адриана стремглав убежала.

– Месье, вам придется заехать за мной часам к девяти. Я больше не в состоянии передвигаться самостоятельно. Мы поедем к «Аллару». Я заказал столик у «Аллара».

Было 11 апреля. Он никак не мог уклониться от ежемесячного ужина. Эдуард Фурфоз мысленно подготовился к тоске, которая, он знал, завладеет им после этого вечера с будущим мертвецом. Он больше не мог переносить его вида. Его охватывал ужас. В понедельник он узнал об аресте Фрире в Италии, по двойному обвинению в укрывательстве краденого и заказчика краж. Эта победа преисполнила его стыдом. Центральный отдел борьбы с хищениями предметов искусства требовал для Фрире запрета на профессию и штрафа в два миллиона франков. Пьер Моренторф поздравил Эдуарда – горячо и вместе с тем как-то сдержанно. Князь де Рель выразил Эдуарду свое возмущение. Эдуард оправдывался: с мая по июнь он всего только и делал, что оборонялся от атак Маттео: да, он хотел его разорения, но никогда не думал, что это приведет к таким последствиям. Он сел в машину.

Припарковал ее возле площади Бастилии, на улице Шаронн. Почувствовал острый запах жженой чешуи, вспомнил – как и всякий раз, когда проходил мимо каморки Жана Лефлюта, – про Антонеллу. Взобрался по узенькой обшарпанной лесенке. Позвонил в дверь. Никто не отозвался. Он подумал: «Верно, он сам поехал в ресторан. Может, его проводила медсестра. Наверняка он сейчас у „Аллара" и ждет меня. Я ведь опоздал».

Эдуард торопливо спустился по лестнице, сел в машину на улице Шаронн, пересек остров Сен-Луи, проехал по набережной Турнель, остановился в начале набережной Августинцев, пробежал по улице Сегье, вошел в «Аллар».

Пьера Моренторфа там не было. Метрдотель ничего не знал. Эдуард позвонил в офис, позвонил в квартиру на улице Шаронн. Никто не ответил. Он позвонил княгине де Рель. Поколебавшись несколько секунд, позвонил Лоранс. Никаких известий, ничего.

Вернувшись на улицу Шаронн, он обратился к мастеру-консьержу с головой Людвига ван Бетховена, который помимо своего ремесла охранял эту группу домов и внутренние дворы. Они поднялись, взломали дверь. Вошли.

В самой западной части комнаты, возле темного окна, перед тремя карликовыми сосенками они нашли труп в позе «лотос». Консьерж дотронулся до тела, и оно упало. Они подняли его. На низеньком столике, между тремя соснами Тунберга валялось множество надорванных пакетиков и три пустых тюбика из-под таблеток. Он не оставил предсмертного письма. Они не обнаружили никаких сведений, позволяющих отыскать и оповестить родных. Пьер Моренторф всегда уверял Эдуарда, что у него никого нет. Они вызвали врача. Скрещенные ноги так и не удалось распрямить. Эдуард Фурфоз решил кремировать тело.

Человек – это единственное зеркало, которое способна осветить смерть.

Сольми [80]

Он метался по комнате. Ему казалось, что он сейчас упадет. Необходимо было сейчас же, безотлагательно поговорить с кем-нибудь. Но только не с Розой. На миг ему захотелось позвонить Лоранс, но у него не хватило мужества сообщить ей об этой смерти. Он вызвал тетушку Отти, попросил подготовить Лоранс, потом сказал ей о смерти Пьера.

На письменном столе Пьера, вернее, на маленьком, еще лондонском секретере в спальне возле кладовой лежала записка. Он узнал почерк Пьера. Обнаружив ее, Эдуард сначала подумал, что это письмо, объясняющее причины его поступка. Он взял клочок бумаги:

«Мякина рапса, роговые опилки, золотая пудра, порошок из сушеной рыбьей крови, древесная зола, соломенная зола, поташ».

Человек, проживший на земле пятьдесят два года, не оставил после своей смерти ничего, кроме этого старого списка удобрений.

Он не мог оставаться один. Сел в машину, приехал в Шамбор. Провел там ночь. На рассвете вернулся в Париж, нашел местечко для стоянки на улице Гинмер. Пересек Люксембургский сад. Открыл дверь квартиры. На полу валялись два письма. Тут же зазвонил телефон. Он сунул письма в карман пиджака и ринулся к аппарату.

Позже, вечером, ближе к ночи, когда он поужинал и вернулся домой, он скорее почувствовал, чем услышал шуршание бумаги у себя в кармане. Слабый призыв писем у себя в кармане.