Александр. Божественное пламя - читать онлайн книгу. Автор: Мэри Рено cтр.№ 95

Он собирался переодеться к ужину, когда ему доложили о госте: хорошо одетом, с хорошей речью человеке, заявившем, что встречался с Александром в зале Совета. Их оставили одних. Незнакомец начал издалека. Александр узнал, что все хвалят проявленные им скромность и выдержку, которые так хорошо подходят его миссии. Многие, однако, сожалеют, что из уважения к публичному трауру наследник вынужден отказывать себе в удовольствиях, которым город располагает в полной мере. Позором будет не предложить ему вкусить их в безвредной обстановке частного дома.

— У меня сейчас есть один мальчик… — Он описал прелести Ганимеда.

Александр выслушал его не прерывая.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он наконец. — У тебя есть мальчик? Он твой сын?

— Государь! Ах, вы, должно быть, шутите.

— Возможно, твой друг?

— Ничего подобного, уверяю вас: он всецело в вашем распоряжении. Только взгляните на него. Я заплатил две сотни статеров.

Александр встал.

— Не понимаю, — сказал он, — что я сделал, чтобы оказаться достойным тебя или твоей торговли. Скройся с глаз.

Афинянин так и сделал, в ужасе возвратившись к партии мира, которая хотела, чтобы юноша увез из их города приятные воспоминания. Проклятье лживым сплетникам! Теперь уже поздно предлагать ему женщину.

На следующий день Александр выехал на север.

Вскоре после этого тела павших у Херонеи были погребены в общей могиле на Аллее героев. Граждане обсуждали, кто будет произносить надгробную речь. Предлагали Эсхина и Демада. Но один из них был слишком упоен своей правотой, другой — слишком удачлив; скорбящим сердцам собравшихся оба казались приторными и самодовольными. Все глаза обратились к опустошенному лицу Демосфена. Полное поражение, чудовищный позор на какое-то время испепелили кипевшую в нем злобу; причиной новых морщин, залегших на туго натянутой коже, была скорее боль, чем ненависть. Оплакивающие близких могли довериться этому человеку в своем горе: ему не пристало радоваться. И речь произнес Демосфен.

Все греческие государства, за исключением Спарты, отправили послов в Коринф, где собрался Совет. Филипп был признан верховным полководцем Эллады в предстоящей войне с Персией. На этой первой встрече он не просил большего. Все остальное придет потом.

Царь направился к границам угрюмой Спарты, но потом передумал. Пусть старый пес сидит в своей конуре. Он не выйдет сам, но, загнанный в угол, умрет, яростно сопротивляясь. У Филиппа не было желания становиться Ксерксом новых Фермопил.

Коринф, город Афродиты, был приветливее Афин.

Царю и наследнику оказали пышный прием. Александр, не пожалев времени, проделал долгий и трудный путь до Акрокоринфа и вместе с Гефестионом осмотрел массивные стены, которые снизу казались узкой лентой, опоясывающей мощно вздымавшийся лоб горы. День стоял ясный, и на юге были видны Афины, на севере — Олимп. Александр оценил прочность стен, отметил недочеты, запомнил размеры, не забыл полюбоваться памятниками. На самом верху угнездился маленький, белый, милый храм Афродиты. Некоторые из знаменитых жриц богини, сказал проводник, как раз в это время поднимаются сюда из городского храма, чтобы служить богине. Он выжидающе помедлил, — но тщетно.

Демарат, коринфский аристократ древнего дорийского рода, бывший старым гостеприимцем Филиппа, радушно принял его на все время Совета. Однажды вечером, в своем огромном доме на склоне Акрокоринфа, он дал в честь царя небольшой дружеский пир, пообещав Филиппу гостя, который наверняка будет ему интересен.

Им оказался Дионисий Младший, сын Дионисия Великого, позднее — Сиракузского. С тех пор как Тимолеон изгнал его, уничтожив тиранию, он жил в Коринфе и зарабатывал на жизнь, содержа частную школу. Это был близорукий, нескладный, мышиного окраса человек, примерно ровесник Филиппа; новое положение и недостаток средств положили конец его знаменитым излишествам, но сизый нос выдавал застарелого пьяницу. Расчесанная учительская бородка скрывала безвольный подбородок. Филипп, уже превзошедший даже его грозного отца, Дионисия Старшего — тирана, обращался с ним чарующе деликатно и, когда вино пошло по кругу, был вознагражден его откровенностью.

— У меня не было никакого опыта, когда я наследовал отцу, вообще никакого. Мой отец был очень подозрительным человеком. Вы наверняка слышали рассказы о нем, по большей части они правдивы. Все боги да будут мне свидетелями: у меня и в мыслях не было когда-либо причинить ему вред, но до дня его смерти меня обыскивали с ног до головы, прежде чем допустить к нему. Я никогда не видел государственных бумаг, не присутствовал на военных советах. Если бы он, как делаете это вы со своим сыном, оставлял меня управлять страной на время своих походов, история, возможно, сложилась бы иначе.

Филипп серьезно кивнул и сказал, что в это легко поверить.

— Я был бы доволен, если бы он просто оставил меня в покое, позволив предаваться усладам юности. Он был суровым человеком; очень способным, но суровым.

— Что ж, многие причины ведут к падению.

— Да. Когда отец захватил власть, народ по горло был сыт демократией, а когда передал ее мне — по горло был сыт деспотией.

Филипп отметил про себя, что Дионисий не столь глуп, как это казалось.

— Но почему Платон не помог тебе? Говорят, он приезжал в Сиракузы дважды.

Невыразительное лицо изменилось.

— Видя, как я выношу столь великий удар судьбы, не думаешь ли ты, что я все же кое-чему у него научился?

Во взгляде водянистых глаз появилось едва ли не величие. Филипп глянул на аккуратную штопку единственного хорошего хитона Дионисия, дружески накрыл его руку своей и кликнул виночерпия.

На позолоченной кровати, изголовье которой украшали резные лебеди, Птолемей лежал со своей новой девушкой — Таис Афинской.

Совсем юной она приехала в Коринф, и теперь у нее уже был собственный дом. Стену покрывали изображения переплетающихся любовников, на ночном столике стояли два изысканных неглубоких кубка, кувшин с вином и круглая склянка с душистым притиранием. Пламя лампы-треножника, удерживаемой позолоченными нимфами, озаряло комнату; девушке было девятнадцать лет, и ей не было нужды в таинственности. Черные волосы Таис были мягкими, как пух; синие глаза, ярко-розовый ненакрашенный рот; краска, однако, выделяла ногти, соски и ноздри, делая их похожими на розовые раковины. Кремовая кожа была ровной, безволосой и гладкой, как алебастр. Птолемея она очаровала. Час был поздний, и он лениво касался ее тела, уже не ожидая, что старое пламя возгорится вновь.

— Нам нужно жить вместе. Эта жизнь не для тебя. Я не женюсь еще многие годы. Не бойся, я позабочусь о тебе.

— Но, душенька, все мои друзья здесь. Наши концерты, представления… Я буду совершенно одинока в Македонии. — Все говорили, что он сын Филиппа. Не следовало проявлять явное нетерпение.

— Да, но впереди Азия. Ты будешь сидеть у голубого фонтана, среди роз, а я вернусь из похода и наполню твой подол золотом.