– Ты так думаешь? – с надеждой спросил Кюллинан.
– Вот тогда и начнется самое забавное. Ты же, полный сантиментов, скорее всего, захочешь жениться на Веред прямо на холме, взяв в свидетели кибуцников и старого Юсуфа…
– Это могло бы стать последним аккордом завершения раскопок. И ты в роли посаженого отца.
– Я бы с удовольствием сыграл ее, – засмеялся Табари. – Но разве ты не слышал? В Израиле такие свадьбы запрещены.
– Что ты несешь? У меня документы из американского посольства.
– Полностью исключено. Раввины установили, что в Израиле евреи не могут вступать в брак с христианами. Никогда и ни в коем случае.
Так что, делая предложение малышке Веред, держи в кармане два авиабилета на Кипр, потому что здесь вам никогда не удастся стать мужем и женой.
– С ума сойти! – возмутился Кюллинан. – Когда католическая церковь попыталась организовать нечто подобное в Испании, «Нью-Йорк таймс» посвятила этому передовую статью. Ты хочешь сказать, что я…
– Мы с тобой в одной лодке, – уточнил Табари. – Захоти я жениться на Веред, как мусульманин, я бы не мог этого сделать. Нам бы пришлось лететь на Кипр. Откровенно говоря, что я и сделал… когда женился на своей жене. Она из семьи арабов-христиан. А христианам и мусульманам тоже не разрешено вступать в брак между собой.
– Судя по твоим словам, половине людей в Израиле, которые хотят вступить в брак, приходится летать на Кипр. Не могу поверить, что раввины издали такие законы. Думаю, что это устроили авиакомпании.
В передней машине шел резкий разговор.
– Не надо так подчеркивать, что ты умнее меня, – сказала Веред. – В Америке мне многое понравилось.
– Тебе доводилось встречаться с американскими евреями? – спросил Элиав.
– Да. И некоторые произвели на меня большое впечатление.
– Какие именно?
– Евреи, которые руководят больницами. Которые основывают библиотеки, знаменитые музеи и университеты. Конечно, я видела и толстых, разодетых, этаких светских дам. Их более чем достаточно. Но кто-то создал у нас ложное представление об американском еврее. А ведь он может быть очень влиятельным человеком.
– Хотела бы там жить? – спросил Элиав.
– Нет. Я хочу жить здесь… где помогала строить эту страну. И жить я хочу с тобой. И хочу покончить со всеми этими делами к концу недели.
– Тедди Райх встречался с премьер-министром…
– Я не хочу вмешивать ни Тедди Райха, ни кого-либо еще. Илан, ты должен мне сказать – здесь и сейчас. Так мы поженимся? И когда?
– Как я могу это решить, пока не услышу, что мне собирается сообщить Тедди?
– Я помогу тебе, – решительно сказала Веред и протянула ему небольшой лист бумаги. – Во вторник на Кипр летит самолет «Эр Франс». В среду – «Кипрские авиалинии». В четверг – «Бритиш эйруэйс». А в пятницу утром на Кипр вылетает самолет «Эл Ал».
– А в субботу, предполагаю, кто-то еще.
– Субботы не будет… и воскресенья тоже… ничего не будет. – Она сложила на груди руки и уставилась прямо перед собой. Когда Элиав махнул в ее сторону черенком трубки, она не заметила его.
– Это ультиматум?
– Если мы решим, то последний самолет вылетает в пятницу утром. Если нас на нем не будет…
– То ты выйдешь замуж за Кюллинана? За нееврея? И покинешь Израиль? Не могу в это поверить.
– Проверить это легче легкого. В пятницу утром.
В молчании Элиав добрался до Акко.
– Если я откажусь от поста в кабинете министров, – в упор спросил он, – и займусь преподаванием… в Англии… в Америке… ты выйдешь за меня замуж?
– Илан, – мягко сказала она и, разведя сложенные на груди руки, схватила его за предплечье, – в ту ночь, когда погибла Илана, я все для себя решила. Когда в Акко я кинулась спасать тебя, то сделала это не потому, что ты был ценным солдатом. Ты был мужчиной, блистательным мужчиной, которого я любила уже тогда. – Не в силах удержаться от слез, она прошептала: – Мы должны были пожениться шестнадцать лет назад, но тогда я этого не понимала. Понимаю теперь. Решай, Илан. Я делаю тебе предложение. Женись на мне – и не медли.
Элиав, не снимая рук с руля, продолжал сжимать в зубах трубку. Не отводя взгляда от минаретов Акко, он повернул машину на восток к Дамасской дороге, и тот момент, когда он должен был принять решение, канул, а в разных аэропортах мира четыре самолета, которым на этой неделе предстояло вылетать на Кипр, проверяли двигатели, а женщины в комбинезонах пылесосили их салоны. Стоял понедельник.
Когда археологи добрались до раскопок, на душе у них была осенняя хмарь. Трудились только Юсуф и его семья из двенадцати человек. Они укрывали археологические находки, и было видно, насколько одиноким этот старик чувствовал себя в Израиле. Его дети уже освоили иврит и вписались в жизнь кибуца. Его три жены освоились в Израиле, а беременная даже посетила врача в Купат-Холиме и выяснила, как сегодня полагается рожать ребенка. Матери усваивали от детей иврит, и старый патриарх был обречен на одиночество – человек, потерявший свое место в мире. Его одиннадцать приспешников, которые были так покорны ему в Марокко, легко перехватили контроль над семьей; он потерял весь свой авторитет, и по мере того, как шло время, полуслепой старик преисполнялся горечи, поскольку новая земля лишила его и достоинства, и языка, и самого смысла существования. А во вторник и самолет «Эр Франс» улетал на Кипр и в Марокко…
Илан Элиав не собирался иронизировать над глубоким одиночеством старого Юсуфа, потому что он и сам ощущал себя в той же тюрьме. Встреча с Веред обернулась непредсказуемыми трудностями; она требовала от него немедленного ответа. «Последний самолет отлетает в пятницу», – предупредила она. Минула среда, и в четверг улетел самолет британской авиакомпании. В пятницу утром Кюллинан, видя, как два дорогих ему человека мучаются не находя выхода из создавшегося положения, наступил на горло собственной песне; дождавшись, когда они вдвоем оказались в хранилище керамики, он как бы случайно зашел в него и бросил им:
– Это были не пустые слова, когда я сказал: то, что вы делаете с собой, разрывает мне сердце. Элиав, если ты решишь отказаться от места в правительственном кабинете и полетишь на Кипр, я лично гарантирую тебе десять лет работы тут в Макоре и на всю жизнь – преподавание в Чикаго. И уверен, что сможем найти место Веред – она будет вести курс археологической керамики. Я делаю это предложение для того, чтобы экономические обстоятельства не влияли на ваше решение.
– Мне предлагали преподавать в Оксфорде, – сухо сказал Элиав. – Зная мое прошлое, ты можешь себе представить, насколько это соблазнительно.
– Мои слова – это знак уважения к вам. Я не хочу жениться на Веред лишь потому, что ты не можешь…
Веред в это время не отрывала взгляда от своих часов, словно отмечая одну уходящую минуту за другой, и наконец она поднялась и тихо сказала: