Но имели место и другие доводы: «У нас есть сведения об истории Цфата, восходящие ко времени вскоре после появления Христа, и за это время кто только тут не правил. Но, насколько нам известно, всегда существовала часть города, в которой сами по себе обитали евреи, и другая, где жили неевреи. Существовали синагоги и церкви, затем синагоги и мечети, и каждая держалась сама по себе. И, построив этот лестничный пролет, англичане сделали единственную вещь – они признали существующий порядок вещей и в конкретной материальной форме воплотили традицию столь же старую, как и сам город. Не эти красивые лестничные марши разделили Цфат. Это разделенный город вызвал их появление. Может, придет время, когда эти ступени разберут, но пока длится английская оккупация, этого не произойдет».
А бесстрастный голос истории доказывал: «Истина лежит где-то посередине. Помнятся времена, длившиеся столетиями, когда евреи и арабы мирно и гармонично делили Цфат. Так было в ранние дни торжества Мухаммеда. Никаких трений не было и во времена каббалистов. И даже в этом столетии, до великого погрома 1929 года, евреи спокойно жили в центре арабских кварталов. С другой стороны, помню и времена горести и опустошения. Крестоносцы перебили всех евреев в Цфате. В 1834 году тут состоялась массовая резня, и сомневаюсь, что в тот период Цфатом правили англичане. И кто может вспомнить, почему англичане в связи с этой датой возвели столь красивую лестницу. И я точно знаю, что с 1936-го по 1948-й лестница разделяла людей, готовых вступить в войну; и по ночам, когда мощный прожектор полицейского участка освещал ступени, и евреи и арабы в равной степени опасались пересечь их и причинить зло другой стороне».
Но к 16 апреля 1948 года положение дел решительно изменилось, и, когда англичане в ходе торжественной церемонии передали арабам ключи от всех бастионов, от всех высоких укрепленных точек в городе, а затем их колонны под звуки волынок покинули город, стало ясно, что военные действия в Цфате начнутся у этих ступеней. Если евреи смогут удержаться на этой линии, то у них появится шанс удержать и город.
Фьють! Ци-и-и-у! – начали свистеть арабские пули, прилетавшие с другой стороны этих величественных серых ступеней. Уходившие англичане заверили Лондон, что евреев перебьют через три дня. Арабы не сомневались, что захватят город через два. Плотное неотступное давление со всех сторон начало душить еврейский квартал, и в первые же полчаса перестрелки многим еврейским семьям пришлось покинуть дома, стоящие поблизости от этой красивой лестницы. Арабские дозорные разразились криками: «Они отступают!»
Бах! Трах! Пули врезались в глинобитные стены еврейских домов, и через час после начала обстрела по другую сторону лестницы не было видно ни одного еврея. Арабский командир, понимая, каким психологическим потрясением окажется захват плацдарма по другую сторону лестницы, отдал приказ идти на штурм. «Itbah il Yahoud – смерть евреям!» – кричали сирийцы, иракцы и ливанцы, рванувшись через открытое пространство.
В течение нескольких следующих минут еврейские ребята и девушки возникли, казалось, ниоткуда. Меммем Бар-Эль, ожидая такого хода со стороны арабов, продуманно расположил своих людей. Вынырнув из-за пустого дома, Илана с убийственным спокойствием вела огонь. Малышка Веред, в своей угловатой солдатской кепке, рвалась вперед, поливая арабов очередями из пистолета-пулемета. Готтесман и Бар-Эль, поднявшись из-за кучи щебня, забрасывали наступающих гранатами, а залегший на крыше Ниссим Багдади, улыбаясь, вел прицельный огонь, который наносил врагу страшный урон. Изумленные арабы откатились назад. Они было попытались перетащить своих раненых через ступени, по потом бросили их.
– Прекратить огонь! – крикнул Бар-Эль, и евреи отошли.
Со стороны ступеней не доносилось никаких звуков, кроме хныканья молодого араба из Мосула. Мужчины в арабском квартале перешептывались: «У них и девушки воюют. С ружьями». Той ночью каждая из сторон четко осознала, что если и состоится резня евреев в Цфате, то достанется она далеко не столь легко, как было в прошлом.
В последующие дни еврейское население Цфата по приказу Меммема Бар-Эля было мобилизовано на укрепление внешней линии обороны. Рылись окопы, соединявшие наблюдательные пункты; пришлось снести несколько домов, чтобы на них не могли укрываться арабские снайперы; на дорогах появились перекрытия; и сто семьдесят три вооруженных еврея окапывались, чтобы сдержать натиск шести тысяч арабских штурмовиков. Каждому мужчине и каждой женщине было что делать, и Бар-Эль поддерживал в городе атмосферу стойкого оптимизма.
Но ему не удалось воздействовать на ребе Ицика, который отказывался принимать участие в этих возмутительных богопротивных деяниях. Каждое утро он и его десять стариков в меховых шляпах латали воджерскую синагогу в ожидании неминуемого разрушения Цфата, и, поскольку история повторялась, а прецеденты им были известны, они знали, как должна вести себя обреченная группа евреев в последние минуты перед гибелью. Иудаизм был единственной религией, по которой полагалось произносить особую молитву, «когда нож у горла, когда пламя у ног», и в течение веков этот последний символ веры употреблялся, чтобы «восславить Святое Имя Бога». Особая слава всегда даровалась тем, кто, погибая от рук чужаков, продолжал провозглашать веру в единого Бога, и ребе Ицик решил, что, когда арабы ворвутся в город, судьба воджерских евреев впишет новую главу в великую историю еврейского мученичества.
И поэтому он так обеспокоился в понедельник утром, когда застал в своей синагоге только семь евреев.
– А где Шепсель и Авраам? – спросил он. Кроме того, он заметил, что отсутствует и Шмуэль.
Один из стариков объяснил:
– Они крошат камни.
И маленький ребе выскочил из синагоги, чтобы найти своих последователей. Он увидел, что они работают под руководством Меммема Бар-Эля, кроша камни из снесенных домов. Образовавшуюся щебенку засыпали между досками, и получались брустверы, в которых будут застревать арабские пули. Чтобы защитить еврейские дома, выходившие к пролетам лестницы, требовалось много камня, и трое воджерских евреев, обливаясь потом, струйки которого стекали из-под их меховых шляп, трудились не покладая рук.
– Шепсель! – закричал ребе. – Почему ты не в синагоге?
– Я тружусь, чтобы остановить арабов, – ответил старый еврей, и у ребе Ицика не нашлось никаких убедительных аргументов. Он потерял троих из своего батальона.
В то же утро он испытал еще одно потрясение, когда увидел, что Илана Хакохен, закинув за спину винтовку, организует из девушек его общины отряд обороны. В их обязанности входило подтаскивать камни старикам и готовить еду для Пальмаха.
– Иди сюда, малышка Эстер! – позвал он, но теперь девушки подчинялись более яркому лидеру, и старик передернулся, когда Эстер крикнула ему в ответ:
– Илана говорит, что следующая винтовка достанется мне! – Этой девочке, дочке Авраама Гинсберга, было тринадцать лет.
Но, организовав своих девушек, Илана сделала неожиданную вещь: она остановилась у дома ребе Ицика, решив объяснить, что надо сделать для обороны Цфата, потому что Меммем буркнул: