Они шли молча, лишь Руби произнесла: «Сюда», когда они повернули к развилке. Ада не представляла, какой дорогой они идут, так как давно уже потеряла направление и не знала, где север, а где юг.
Когда они остановились отдохнуть, конь стоял, опустив голову, усталый и несчастный, изнуренный тяжестью, которую нес, и разреженным воздухом высокогорья. Ада и Руби смели снег с коряги и сели на нее. Они ничего не видели в тумане, кроме стоявших поблизости деревьев. Однако, судя по разреженному воздуху, они поднялись на хребет и вокруг них было открытое пространство. Ада съежилась под пальто, стараясь не думать о том, каким будет следующий день и где они проведут ночь. Стоброд лежал на спине лошади совершенно неподвижно.
Пока они отдыхали, из тумана появились два сокола, с шумом рассекая воздух. Они летели навстречу порывистому ветру и, чтобы их не сносило, взмахивали крыльями коротко и резко. Птицы пронеслись мимо Ады так близко, что она слышала свист ветра сквозь их перья. Стоброд очнулся и поднял голову как раз в то мгновение, когда птицы пролетали мимо, он озадаченно проводил их взглядом, пока они не скрылись в тумане. Струйка крови стекала по его подбородку от угла рта, тонкая, как порез от бритвы.
— Дербник, — сказал он, словно название птиц, произнесенное вслух, могло помочь ему обрести способность двигаться.
Он с усилием завозился и, казалось, хотел сесть верхом, поэтому Руби помогла ему. Но как только она его отпустила, он повалился вперед, ткнувшись лицом в холку Ралфа. Глаза Стоброда были закрыты, руки вытянуты вперед, пальцы ухватились за гриву коня, ноги болтались под круглым животом Ралфа. Руби вытерла струйку крови с его подбородка рукавом пальто, и они двинулись дальше.
Почти целый час они шли вниз по крутому склону, и Аде показалось, что они спустились в долину, хотя она не видела вокруг ничего, что могло бы подтвердить ее догадку. Они пересекли какую-то низину; по обеим сторонам тропы, на уровне лица, росли кусты малины. Спустившись на дно долины, они набрели на пруд со стоячей темной водой. Он выступил из тумана, как будто в земле вдруг раскрылась яма. По берегам росли пучки сухой побуревшей травы, лед запекся вокруг них каймой. В центре пруда недвижно застыли три черные утки, склонив головки и касаясь клювом груди. Ада подумала, что, если бы она писала книгу о символах, это озеро символизировало бы страх.
Туман слегка поредел. Они снова стали подниматься вверх на какой-то низкий хребет, поросший тсугой; многие деревья упали, поваленные ветром, их корни с пластом земли вокруг оказались на поверхности, как внутренности после вскрытия. Миновав эти деревья, они вошли в небольшой лесок из каштанов и двинулись по направлению к ручью, который они слышали, но не видели. Настоящей тропы не было — просто проем между деревьями и низким кустарником. Когда они добрались до узкого ручья, освещение не изменилось, хотя день был уже на исходе.
Ада различила сквозь деревья прямоугольные очертания. Лачуги. Хижины. Маленькое индейское поселение, деревня-призрак: ее жители давно были угнаны по Тропе Слез на бесплодные земли. Все хижины, кроме одной прогнившей от старости, были построены из стволов каштана, которые когда-то ошкурили, сделали в них пазы и соединили внахлест. Крыши были покрыты дранкой и корой каштана. На одну из хижин упал большой дуб, остальные стояли неповрежденные с тех пор, как три десятилетия назад обитатели покинули их, — они могли стоять еще сотню лет. Серый лишайник покрывал их стены, сухие стебли бурьяна торчали из снега в дверных проемах. Вокруг не было земли, пригодной для пахоты, поэтому, скорее всего, это была сезонная охотничья стоянка. Или убежище, где жила горстка изгнанников, которые осели в этой лощине. Всего лишь полдюжины клетушек без окон. Они стояли на разном расстоянии друг от друга по берегу глубокого, быстрого и черного ручья, который прокладывал себе путь между огромных гладких валунов, поросших зеленым мхом.
Ада пыталась понять, на каком берегу ручья стоят хижины, — для нее было очень важно разобраться в этом, не спрашивая у Руби, — на северном, южном, восточном или западном? В поисках ответа на этот вопрос молено было бы обрести покой и попытаться смириться с тем, что они здесь оказались. Руби, похоже, всегда знала, где находится та или иная сторона света, и считала это настолько важным, что называла ее не только когда указывала направление, но даже когда о чем-то рассказывала. Она обязательно упоминала, где произошло то или иное событие. Западный берег Малого Восточного притока, восточный берег Западного притока — вот так примерно. Чтобы говорить таким языком, нужно четко представлять себе землю, на которой живешь. Ада знала, что хребты, лощины, реки и ручьи были рамой этой картины, ее костяком. Нужно еще выучить, как они расположены по отношению друг к другу, и затем дополнить картину деталями, запоминающимися ориентирами. От общего к частному. Все имеет свое название. Чем дольше живешь в каком-то месте, тем больше деталей замечаешь вокруг.
У Ады только-только начала формироваться такая картина. Она взглянула на небо, чтобы определить направление. Но небо не говорило ей ничего, оно было затянуто такими низкими облаками, что, казалось, их можно задеть головой. И вокруг не было никаких примет, за которые можно ухватиться. В этом влажном климате мох рос на любой стороне ствола, так что невозможно было различить, где север. Ада поняла лишь, что деревня могла быть расположена как на севере, так и на юге, поскольку направление ей определить не удалось. Не исключались и другие стороны света.
Хижины, среди которых они шли, казались мрачными в своем одиночестве, зажатые между водным потоком и нависающими уступами туманных гор. Может быть, некоторые из жителей деревни еще живы, и Ада подумала о том, часто ли они вспоминают это унылое место, ныне застывшее, словно запертое в груди дыхание. Каким бы словом они ни нарекли поселение, скорее всего, его название было из тех, которые не доходят до нас и исчезают из памяти. Ада сомневалась, что жители деревни даже в самые последние дни предвидели, что потеряют ее так скоро и навсегда. Они не предполагали, что это может произойти и тогда, когда на их земле появились новые незнакомые люди, которые говорили на другом языке, которые видели другие сны, молитвы которых были обращены к другим богам.
Руби выбрала самую лучшую хижину, и они остановились. Девушки сняли Стоброда с коня и положили его на просмоленную парусину и одеяла, затем вошли в единственную комнату хижины. Дверь была сделана из вытесанных планок и когда-то висела на кожаных петлях. Теперь она лежала на полу. Единственное, что можно было сделать, — прислонить ее к дверному проему. Утрамбованный земляной пол был покрыт слоем листьев, и они смели их сосновой лапой. В хижине был очаг с вытяжной трубой, сделанной из жердей, обмазанных глиной. Руби сунула туда голову, посмотрела вверх и увидела дневной свет. Трубу, вероятно, никогда не прочищали, и перекладины из жердей каштана были темными и блестящими от дыма, оседавшего на них в течение многих лет. Несмотря на пыль, дом все еще сохранял густой запах множества старых бивачных костров. Вдоль одной из стен шли деревянные полати, на них еще сохранились остатки серой соломы. Ада и Руби занесли Стоброда внутрь и положили на эту лежанку.