Сын сатрапа - читать онлайн книгу. Автор: Анри Труайя cтр.№ 15

Не знаю, как это папе удалось, однако, несмотря на безденежье, каждый из нас имел в тот год право на подарок к Рождеству. Ольга получила балетные туфли, мама – пудреницу с зеркалом и пуховкой, Александр – конверт с экзотическими марками для своей коллекции, а я – ручку с «золотым пером». Наш скромный и радостный эмигрантский праздник напомнил мне другой, который мы встретили в смертельном страхе.

Это было в конце декабря 1919 года в Новороссийске после того, как сели на пароход «Афон», который должен был перевезти нас в Константинополь. Только на мгновение мы смогли поверить, что бежали от преследования большевиков. Однако очень скоро пришлось разочароваться. Чаще всего плюсовая в этом южном районе России температура вот уже несколько дней держалась ниже нуля. Над городом дул ужасный северо-западный ветер, превращая его в полярный остров. Порт заковали льды. Ни один пароход не мог сняться с якоря. Наше почтенное суденышко было до отказа набито испуганными эмигрантами. С каждым часом все ближе становились раскаты канонады. Наше будущее зависело от оттепели. Несколько градусов выше нуля – и мы будем спасены! Мама в отчаянии молилась и наконец сказала: «Я начинаю думать, что нам придется встречать Рождество на пароходе… Только бы не в лапах большевиков!» Чтобы не поддаться мрачному настроению взрослых, я присоединился к группке детей, игравших в войну. Никита был одним из самых активных участников. При распределении ролей он получил роль Троцкого – главнокомандующего красными частями; я – генерала Врангеля, героя белых добровольцев. Раскрасневшись, я громко пел «Боже, царя храни!» вместе с другими «маленькими буржуями», которые, подчиняясь правилам войнушки, распевали «Интернационал». Одним словом, я забавлялся, сознавая в полной мере трагедию, которая для всех нас грозила закончиться гибелью. Тем временем схваченный резким ветром лед, заковавший наш «Афон», таять не собирался, а революционные сообщения становились все более и более тревожными. Их каждое утро объявлял капитан парохода со своего капитанского мостика толпе дрожащих от холода и страха пассажиров.

Когда настало Рождество, мы все еще были на причале. Конечно, отсутствие продовольствия не позволяло нам встретить рождение Христа по традиции за праздничным столом. Тем не менее нам сообщили, что вечером более сытный, чем обычно, ужин будет накрыт в общей столовой. Пообещили даже подать консервированные сардины и по куску «почти белого» хлеба на каждого. Несмотря на эту заманчивую перспективу родители предпочли встретить Рождество в кругу семьи в каюте, где мы были набиты, как те сардины, которые нам обещали подать на праздничный ужин в полночь. Чтобы украсить наш скромный стол, моряки «Афона» продали очень дорого плитки шоколада, который раздобыли у экипажа английского эскадронного миноносца, блокированного, как и мы, в порту. Праздничный вид каюте придавали еловая ветка, поставленная в бутылку, и две маленькие свечи, зажженные посреди стола. Приказ капитана запрещал спускаться с парохода даже на рождественскую службу. Мы в целях безопасности были в заключении на борту. «Боже! – повторяла мама. – Помоги нам! Дай нам покинуть Россию! Мы не просим ничего другого – пусть только растает лед!»

Через два дня лед начал таять, медленно открывая путь в кристальном плену, который недавно заточал рейд. Команда рабочих начала кирками освобождать пароход. Моряки разрубили топорами заледеневшие канаты, державшие судно прикованным к земле; в стальном разбуженном каркасе загудели машины; на муфтах шлюзов заскрежетали цепи, и «Афон», подняв якорь, медленно вышел в коридор темной сверкающей воды. Это было еще одно спасение in extremis [8] , как и в Царицыне, только на этот раз не на Волге, а на берегу Черного моря. Пассажиров, одетых в костюмы арктических исследователей, собрали на палубе. Держась за руки мамы, я с восхищением смотрел на след, образовавшийся за корабельным винтом, который превращался в длинную дорогу, поднимая то тут то там глыбы льда. Чайки кричали над этим гигантским крушением. Когда мы обошли дамбу, мама и отец молча перекрестились. Они прощались с Россией. А я, не сознавая еще того, приветствовал Францию.

Рассматривая мою новенькую ручку «с золотым пером», я думал о том, что, если бы получил этот подарок на борту старого парохода «Афон», то не знал бы тогда, что с ним и делать. Только с приездом во Францию мною овладела страсть к сочинению. Кому, чему я был обязан этим необычным увлечением? Волнующему ли климату страны, которая была для меня чужой; дружбе ли с мальчиком, который, кстати говоря, ходил в другой, нежели я, лицей и жил в достатке в то время, как мои родители едва сводили концы с концами; чтению ли книг, которые мне не следовало бы еще знать; или же просто неудержимой потребности придать форму туманным вымыслам, рождавшимся в моей голове? Как бы там ни было, но я обновлю ручку, добавив несколько строчек к «Сыну сатрапа».

Я наивно верил, что золотое перо обогатит мои мысли и мой стиль. Однако скоро убедился, что оно вряд ли может мне помочь. Ручка не несет ответственности за бездарность писателя. Мне достаточно будет и простого пера во время моего сержантства, чтобы записать мысли на бумаге. Я почувствовал тогда некоторое недоверие к любым достижениям прогресса. И это недоверие со временем только усилилось.

Не помню теперь точно, по причине ли семейных визитов, которые пришлись на праздничные дни конца года, или из-за чего-то другого, но я два воскресенья не был на улице Спонтини. А когда снова пришел к Никите, он даже не спросил меня о причине долгого отсутствия и совсем не удивился, увидев у меня в руках рождественскую ручку. Мы принялись за работу, как будто оставили ее накануне. По правде говоря, наш пыл значительно охладел. Работа, которая недавно еще казалась захватывающей, была сегодня тяжела, как нудное дополнительное задание. Мы скоро поняли, что наше воображение на исходе. Никита думал о чем-то своем. Он машинально привинчивал и отвинчивал колпачок ручки, взгляд его то и дело перебегал от бумаги к двери. Он явно кого-то ждал. И я догадывался кого!

Как только Лили вошла в комнату, он оживился. Безразличное выражение лица осветила улыбка. А когда она спросила, на чем мы «остановились», поспешил прочитать последние написанные страницы. Она прослушала их снисходительно и сдержанно одобрила. Несколько слов, которые он сказал ей в благодарность за оценку «такую снисходительную и такую полезную», показались мне глупыми. Явно мнение невестки имело для него большее значение, чем мое. Я бы не удивился, узнав, что после того, как мы так радостно встретились во Франции, он стал немного скучать в моей компании. К счастью, с нами была Лили. Мы болтали о дожде и о хорошей погоде что, казалось, нравилось Никите больше, чем наши собственные споры по поводу «Сына сатрапа». Потом Лили увела нас в гостиную «на урок». Она танцевала с Никитой под звуки фонографа, а я, опустившись в кресло, смотрел, как они, не стесняясь, выставляли себя напоказ. Время от времени она предлагала мне занять место друга. Я из вежливости станцевал с ней фокстрот. И, ведомый ею, старался не сбиваться с такта. Однако на протяжении этого упражнения я не столько был занят мелодией, сколько вдыхал женщину. Я думал, что учился танцевальным па, однако познавал другое. Возвращаясь на место – наполовину довольный, наполовину разочарованный, – я уносил в душе воспоминания о ритмичных движениях Лили рядом со мной и ее банальные слова одобрения: «Внимание, Люлик, это четыре четверти!… Медленнее… Ла-ла-ла… Нет, вы опять ошиблись… Ну же! Теперь правильно!»