Есенин - читать онлайн книгу. Автор: Виталий Безруков cтр.№ 44

Чекист осклабился, извиняясь:

— Вот книжку вашу в Лениздате купил, товарищ Есенин. «Москва кабацкая». Пользуясь случаем, хочу автограф попросить. Не откажите простому смертному.

— Сейчас, только поссать схожу. Поэты тоже люди.

Прихватив полотенце, он пошел в туалет.

А чекист зашел в свое купе, открыл книжку на странице, где про ножик в сапоге, и, встретив на ходу вытирающегося Есенина, протянул ему:

— Вот тут, пожалуйста, внизу, где про ножик в сапоге. Надо же! Очень впечатляет!

Есенин подписал и ушел в свое купе…

На перроне вокзала, в сутолоке встречающих и выходящих из вагона, Есенин, прощаясь, протянул Бениславской руку.

— До свидания, Галя!

— Вы сейчас к Дункан? — спросила Галя.

— Да, к ней! Если у меня к женщине страсть, то я сумасшедший. Вы не знаете, что это такое… Для меня любовь — страшное мучение. Сам мучаюсь и других мучаю.

— Я все понимаю, Сережа, — перебила его Бениславская. — Но вы мне ничем не обязаны. И я никогда не посягну на вашу свободу. Но если вдруг… то помните, ко мне на Брюсовский… я всегда жду… у вас есть… — Она не удержалась и расплакалась.

— Помню! — обнял ее Есенин. — У меня есть Галя! Не сердитесь, когда-нибудь вы поймете…

Галя вытерла слезы:

— Ничего! Всего хорошего, Сережа!

— Всего хорошего, Галя! — Есенин ушел своей легкой походкой, не оборачиваясь, а Галя глядела ему вслед, пока светлая голова его совсем не растворилась в толпе.

Репетиционный зал театра Мейерхольда битком набит актерами, музыкантами, служащими театра. За столиком сидят Есенин, Мейерхольд и его помощник. Чуть в стороне — Мариенгоф, нервно теребя в руках свою пьесу «Заговор дураков». Есенин дочитывает своего «Пугачева».

— Глава восьмая, «Конец Пугачева». — Он потянулся к стакану на столике и сделал глоток воды.

Открылась дверь, и вошла Зинаида Райх. Кто-то из актеров услужливо уступил ей стул.

— Спасибо. Извините, я опоздала…

Есенин даже не взглянул на нее, только бросил Мейерхольду:

— Всеволод, потом дашь ей прочесть… Итак, «Конец Пугачева», восьмая глава.

Пугачев:

Вы с ума сошли! Вы с ума сошли! Вы с ума сошли!

Кто сказал вам, что мы уничтожены?

……………………………………………………………………….

Трижды проклят тот трус, негодяй и злодей,

Кто сумел окормить вас такою дурью.

Появление Райх взвинтило Есенина еще больше. Казалось, не Есенин, а сам Пугачев произносил страшные последние слова:

Неужели пришла пора?

Неужели под душой так же падаешь, как под ношей?

А казалось… казалось еще вчера…

Дорогие мои… дорогие… хор-рошие…

Есенин положил пьесу перед Мейерхольдом и поглядел на притихших актеров. Одни смотрели на него откровенно скептически, даже вызывающе цинично, другие восторженно, некоторые вытирали слезы. Но большинство были испуганно насторожены. Они глядели на Мейерхольда, пытаясь угадать, какую оценку тот даст «Пугачеву». Затянувшуюся паузу аплодисментами нарушила Райх! Ее с готовностью, как по команде, поддержали остальные.

— Браво, Сергей Александрович! — она по-хозяйски, снисходительно улыбалась. — Поздравляю вас с потрясающей работой! Только у вас в пьесе совсем нет женщин. Любви нет! Посмотрите, сколько у нас в труппе актрис прекрасных, а вы их оставляете без работы!

— Не любви, а главной роли нет для Зинки! — ехидно прошептала своему соседу Бабанова.

— Бабанова, что вы там шепчете, скажите! — строго потребовал Мейерхольд. — Скажите, чтобы мы все услышали. И не только Жаров, а я и сам автор.

Бабанова решительно встала:

— Я, признаюсь, отвыкла, что у меня… то есть кому-то в нашем театре интересно мое мнение… Сергей Александрович, это действительно потрясающая вещь, как сказала Зинаида Николаевна… Я бы даже сказала… революционная вещь… то есть ваш «Пугачев» совершает… нет, уже совершил поворот в поэзии и драматургии. Спасибо вам, Сергей Александрович. И если пьеса будет принята Всеволодом Эмильевичем к постановке… готова играть без слов, в толпе.

Все актеры засмеялись непосредственному и искреннему выступлению молодой актрисы и зааплодировали. Мейерхольд недовольно поморщился:

— Вот уже два мнения двух наших актрис. Кто еще? Вы, Гарин? Вы что думаете по поводу услышанного?

Гарин воспринял вопрос мастера как приказ. Он встал и, вытаращив свои водянистые глаза, начал гнусаво:

— Ваш «Пугачев», Сергей Александрович, производит колоссальное эмоциональное воздействие, а может быть, это просто вы, как всегда, захватывающе читаете! Но если честно… очень много лирики и абсолютно нет действия… одни описания природы. И если… поставить, конечно, Всеволод Эмильевич может что угодно гениально поставить… даже амбарную книгу… — (Среди актеров раздались подхалимские смешки.) — Но мне кажется, — продолжал Гарин, чувствуя, что угадал мнение Мейерхольда, — это получится дивертисмент, где актеры станут кто лучше, кто хуже, декламировать есенинскую лирику.

— Лирика?! — сорвался Есенин. — Да знаете ли вы, что человек человека зарезать может в самом наилирическом состоянии?! — но потом сдержался, извинившись: — Прошу вас, слушаю!

— А я все сказал, — струсил Гарин вступать в дискуссию с самим Есениным. Но тут поднялся, не спросив слова, актер Жаров.

— После монотонного и неинтересного чтения Мариенгофом своей пьесы, — начал он осипшим от волнения голосом, — я… меня трясло, когда я слушал есенинское чтение… в особенности монолог Хлопуши… да и пугачевские тоже. Правильно сказала Бабанова — это поворот в поэзии и в драматургии… Я знаю, что после моего выступления последуют оргвыводы и мне придется уйти из театра. — Все загудели. — Да-да! И все вы это прекрасно знаете! Так вот, я только хочу сказать вам, уважаемый Всеволод Эмильевич! Здесь, — указал он пальцем на есенинскую пьесу, лежащую перед Мейерхольдом, — ваша биомеханика не пройдет. Здесь, как я понял, вернее, почувствовал нерв трагедии, ее суть — в напряженном, постоянном конфликте внутри человеческой души… В постоянных мучениях личности, которая одно целое с природой, с окружающим миром. А ваша театральная система, уважаемый Всеволод Эмильевич, — голос Жарова уже окреп, и он гневно бросал обвинения Мейерхольду, — она просто противопоказана человеческой природе! Вы находите решение, понятное вам одному, и подгоняете под него актеров, превращая их в бездумных, бездушных кукол… и что ужаснее всего, чувствуете себя непогрешимым!

— Может, хватит? Ты с ума сошел! — раздались голоса. — Да как ты смеешь такое говорить!

— Успокойтесь! — Жаров победно улыбнулся. — Эх, вы, все говорят, нет правды на земле, но правды нет и выше. Не такие вы розенкранцы и гильденстерны. — Он отчаянно махнул рукой и вышел из зала, хлопнув дверью.