Есенин - читать онлайн книгу. Автор: Виталий Безруков cтр.№ 43

Поезд, громыхая на стыках колесами, свистя и натужно пыхтя, летит сквозь ночь. В купе поезда разметался во сне Есенин. Бениславская сидит за столиком у окна и пишет в толстой тетради: «Есенина увидела я в первый раз в жизни в августе или сентябре в Политехническом музее на литературном вечере». Она оторвалась от записей и с любовью поглядела на спящего Есенина. «Он весь стихия, озорная, непокорная, безудержная стихия, не только в стихах, а и в жизни… Гибкий, буйный ветер, — продолжала она записывать. — Где он, где стихи его и где его буйная удаль — разве можно отделить? Что случилось тогда после его чтения, трудно передать! Все вдруг повскакивали с мест и бросились эстраде, к нему… Ему не только кричали, его молили: «Прочитай еще что-нибудь!» Опомнившись, я увидела, что тоже стою у самой эстрады! Хотелось его слушать… слушать еще и еще. С тех пор на всех вечерах всё, кроме Есенина, было как в тумане… Читала в романах, а в жизни не знала, что это так вспыхивает… Поняла: это тот принц, которого я ждала. И ясно стало, почему никого не любила до сих пор…»

— Ой ли? Так уж никого? — послышался голос Есенина. Галя вздрогнула и посмотрел на Сергея, но тот продолжал безмятежно спать, сладко похрапывая.

«Господи! Почудилось! Неужели он понял тогда… что я… Да, Сережа… Да, было до тебя одно увлечение… мне едва исполнилось восемнадцать.

Был порыв… Было все… Поцелуи… в общем, все, — признавалась она в мыслях спящему Есенину. — Но через два месяца все прошло как-то само собой… Значит, не любила, а так, порыв плоти…»

Есенин, застонав во сне, замотал головой. Бениславская присела к нему, поправила подушку, расстегнула рубашку, нежно провела рукой по лбу, легонько подула в лицо, прогоняя дурной сон. «Тебе все могу отдать не задумываясь… не только тело… душу свою, жизнь свою! Сереженька!» Она опустилась перед ним на пол, осыпая поцелуями свесившуюся руку Есенина.

В соседнем купе тоже не спал один пассажир — чекист, который присутствовал на авторском вечере Есенина в Ленинграде, а потом «пас» его и в Царском Селе. Видел он и загул с цыганами, надеясь, что пырнут Есенина ножом в пьяной драке и он наконец освободится от этой тяжкой работы — следить, доносить! Устал! Уж больно хлопотно было с Есениным. Сейчас, сидя в одних подштанниках в пустом купе, чекист отдыхал с бутылкой водки. Налив очередной раз в стакан, он выпил. Не закусывая, закурил папиросу. Открыл лежащую перед ним книжечку «Москва кабацкая» и начал читать вслух.

Снова пьют здесь, дерутся и плачут

Под гармоники желтую грусть.

— Что пьют, это ты точно приметил, Серега, — ухмыльнулся чекист, налил себе еще водки и, чокнувшись с бутылкой, выпил одним глотком.

Вспоминают свои неудачи,

Проклинают советскую Русь…

— Чего-чего? — пригляделся он к есенинским строчкам. — «Проклинают советскую Русь!» Советскую Русь проклинает! Ни хрена себе! Так-так! Ну-ну!

Что-то всеми навек утрачено.

Май мой синий! Июнь голубой!

Не с того ль так чадит мертвячиной

Над пропащею этой гульбой.

Ах, сегодня так весело россам,

Самогонного спирта — река.

Гармонист с провалившимся носом

Им про Волгу поет и Чека.

— Во, бл… — изумился чекист, — сифилитик у него про ЧК поет!

Читая дальше стихотворение, он то и дело комментировал: «О-о-о! У-у-у! А-а-а-ай!»

Жалко им, что Октябрь суровый

Обманул их в своей пурге.

И уж удалью точится новой

Крепко спрятанный нож в сапоге.

— Ножик, говоришь, у тебя в сапоге спрятан? Проверим! Проверим, дай срок!

Чекист встал с полки, надел штаны, взял папиросы, тихо открыл дверь и вышел в коридор. Закурил, прислушиваясь. Тишина. Чутко спит Бениславская, оберегая своего любимого.

Спит и Есенин. Спит и видит юность свою деревенскую. Бежит он по росистой траве взапуски с молодой девкой, словно жеребчик с молодой кобылицей. Лунный час природы. Сад с лебединым шорохом яблонь. Упали, запыхавшись, в траву. Жадно впилась девка в его нецелованные губы. Простонала от простого бабьего счастья — быть с любимым. Опрокинулась копна и укрыла их от любопытной луны, от насмешливо мерцающих звезд. Очнулся Есенин — солнышко взошло. Тихонько позвал: «Танюшка!» Тишина в ответ. Перерыл копну — нет нигде. Сон был, явь ли? Вскочил на коня, рядом пасущегося, и в намет, по степи! Ветер свистит в ушах: «Та-ню-ю-ю-ю-ша-а-а! А-а-а-а!» На крутом берегу поднял коня на дыбы, глянул вокруг: дух захватило! Закричал: «Ого-го-го-ооо! Рас-се-я-я-я!» Кубарем к берегу скатился, оглянулся вокруг, скинул с себя рубаху, портки, бросил на ивовый куст, и бултых гольцом в реку. Рыбой плавает, ныряет, отфыркивается. Вода — парное молоко.

Туман над водой… Глянул на берег: мать честная, а штаны-то с рубахой тю-тю! Нету их!

«Эй! Кто там? Эй! Не озоруй! По шее накостыляю!» Из кустов послышался женский смех. «Ты сначала догони!» И появилась барыня Кашина из господского дома. Недавно приехала, в белом вся! В руках его одежда. «Выходи, выходи, коль храбрый такой!» Понял Есенин — не шутит она. И пошел из воды не таясь: на, мол, смотри! И Анна, так Кашину звали, сама навстречу пошла. Ноздри затрепетали, грудь ходуном ходит, задыхается: «Крепкий мужичок!»

Обняла его, мокрого, всем телом прижалась: «Давно силы мужской не чуяла». Обняла за шею, в губы поцеловала опытно. Подхватил ее Есенин, и в воду вместе! Ахнула Анна, да поздно: уже забрался он под всплывший на воде подол ее и лютовал вовсю. Завершили со стоном вместе и погрузились, обнявшись, в воду. Вынырнули счастливые. Потащила Анна Сергея за собой на берег. «Ко мне поедем в усадьбу…». Шарахнулись запряженные в коляске лошади — не видали они хозяйку в таком виде! Прикрикнул грозно на них Есенин: «Тпру, стоять!» И вот уже мчатся они по полю, нахлестывая коней, а за ними… по рельсам — паровоз!!! А на нем солдаты с матросами, пьяные, штыками ощетинились. «Весь мир насилья мы разрушим до основанья!» — орут пьяные глотки. Есенин в ужасе оглянулся на Анну, но не Анна в коляске, а Айседора шарфом своим шелковым коней погоняет: «Революшин! Карашо! Интернационал! Лублу Езенин».

А поезд все ближе, и вот он уже совсем рядом, нет сил отвернуть в сторону. Толпа орет: «Вставай, проклятьем заклейменный! Вставай!» — хватая его за плечи.

Не дается Есенин. Вырывается из последних сил и… просыпается, открывает глаза. Галя трясет его за плечо, будит:

— Вставай, Сереженька, подъезжаем. Москва уже!

Есенин помотал головой, приходя в себя:

— Ой, жуть какая! Снилось черт-те что!

— Ты стонал во сне. Что снилось, женщины? — пошутила Галя.

— Революция, мать ее! Паровоз чуть не задавил! — Есенин вскочил с полки, подошел к зеркалу, поправил взлохмаченные волосы. Отворил дверь и столкнулся нос к носу с чекистом.

— Вам чего? Вы ко мне? — вздрогнул он от неожиданности.