В спальне жены стоял полумрак и было невыносимо душно: Елену все время бил озноб. Тяжелый аромат мускуса и благовоний, наполнявший комнату, не мог перебить сладковатого запаха разлагающейся плоти. Я никак не мог заставить себя навещать ее и презирал себя за это.
Елена лежала а постели. Мне бросился в глаза молитвенник у нее на одеяле. Рядом стоял ее лучший друг и советник - епископ Парижский, напыщенный шарлатан. Он приветствовал меня и спросил:
- Я полагаю, цезарь желает побеседовать с супругой наедине…
- Ты это полагаешь, епископ, и ты прав.
И епископ удалился, громко распевая псалмы и шелестя роскошной ризой. Он вел себя так, будто находился в битком набитой церкви.
Я присел у постели жены. Елена сильно похудела и была мертвенно-бледна, глаза ее от этого казались огромными. Пламя светильника придавало ее коже нездоровый желтоватый оттенок, и все же сейчас, смертельно больная, она неожиданно похорошела: не осталось и следов сходства с жестоким и волевым, с квадратной челюстью лицом Константина. Теперь это была женщина нежная и печальная. Я даже ощутил внезапный прилив чувств, когда взял ее за руку - она была горячая и хрупкая, как крыло убитой птички.
- Извини, я не смогла принять гостей… - начала она.
- Неважно, - оборвал я ее. - Как ты?
Свободной рукой Елена задумчиво дотронулась до живота.
- Лучше, - ответила она, хотя это была явная ложь. - Оривасий каждый день подыскивает для меня новый настой, я все это принимаю и говорю: "Когда станешь писать медицинскую энциклопедию, возьми меня в соавторы".
Я старался не смотреть на ее живот, выпиравший под одеялом как на последнем месяце беременности. На минуту мы оба умолкли, и сразу же снизу до нас донеслось скандирование толпы: "Август!"
- Они кричат это уже несколько часов, - сказала Елена.
- Да, но это потому, что они не хотят отправляться в Персию по приказу императора, - ответил я.
- Тебя называют Августом. - Елена бросила на меня пристальный взгляд.
- Это не всерьез.
- Нет, всерьез, - твердо ответила она. - Тебя хотят провозгласить императором.
- Я отказался к ним выйти. Сейчас уже стемнело, скоро они замерзнут, им все это надоест, и они разойдутся по домам, а утром исполнят приказ государя. Вчера Синтула с двумя легионами уже выступил. - Я говорил быстро, но ее было не переубедить.
- Ты согласишься?
Я помолчал, не зная, что ответить, и наконец безучастным тоном сказал:
- Это будет измена.
- Достаточно изменнику победить, и он уже герой, а удачливый самозванец превращается в божественного императора.
Все еще не понимая, к чему она меня побуждает, я возразил:
- Императоров не провозглашают на площади захолустного городка несколько тысяч солдат.
- А почему бы и нет? В конце концов, наша судьба в руках Божиих: лишь он возвышает нас, он же нас… и низвергает. - Она отвернулась; вновь ее рука скользнула туда, где таилась ее смерть. - Если такова воля Божья, довольно будет и нескольких легионов.
- Что ты хочешь, чтобы я сделал? - Я задал этот вопрос напрямик. Впервые за годы совместной жизни мы говорили доверительно, и я искренне хотел услышать ее совет.
- Сейчас? Не знаю. Возможно, подходящий момент еще не наступил - впрочем, тебе виднее. Но одно я знаю наверняка: тебе предначертано стать римским императором.
Наши взгляды встретились; мы изучающе вглядывались друг другу в лицо, как будто виделись впервые.
- Я тоже это знаю, - ответил я также откровенно. - Я видел вещие сны, мне были знамения.
- Так действуй! - сказала она с неожиданной силой.
- Сейчас? Измена? Твоему брату?
- Мой брат со своей женой убили обоих наших детей. Теперь я верна своему двоюродному брату… тем более что он к тому же мой супруг. - Она улыбнулась, но глаза оставались серьезными.
- Странно, - удивился я. - Мне всегда казалось, ты предпочитаешь его, а не меня.
- Так оно всегда и было… вплоть до последней поездки в Рим. Знаешь, когда наш ребенок умер, Констанций не хотел меня к тебе отпускать - предупреждал, что в Галлии у тебя скоро будут трудности.
- И все же ты вернулась?
- И все же я вернулась.
- И тебе не жалко было твоей любимой виллы?
- Еще как жалко! - улыбнулась она и указала на город за окном. - Вот они и начались, те трудности, которые он обещал. Время не терпит - решай.
- Хорошо.
Я встал и хотел было идти, но Елена вдруг сказала:
- Ко мне приходил Деценций.
- Когда? - удивился я.
- Перед самым началом твоего банкета в честь офицеров. Спрашивал, не хочу ли я вернуться в Рим, и обещал мне охрану галльских легионов до самого Милана.
- Какой хитрец!
- Да уж! Но я сказала, что предпочитаю остаться. Можно сказать, обманула в лучших чувствах. - Елена тихо засмеялась. - Впрочем, даже если бы я и захотела, мне уже… это не под силу.
- Перестань! Придет час, и мы вместе въедем в Рим.
- Это моя заветная мечта, - ответила Елена. - Только поторопись.
- Я постараюсь, - ответил я. - Клянусь.
Нагнувшись, я поцеловал ее в лоб; пришлось задержать дыхание, чтобы не вдохнуть запах смерти. Вдруг Елена изо всех сил сжала меня в объятиях, будто ощутив острый приступ боли, и тут же выпустила:
- Как жаль, что я была для тебя стара.
Вместо ответа я молча сжал ее руки в своих и быстро вышел. За дверью меня поджидали епископ и придворные дамы.
- Цезарь, твоей супруге лучше, не правда ли?
- Лучше, - бросил я в ответ и хотел пройти мимо, но епископ меня задержал.
- Ее, как и всех нас, разумеется, беспокоит эта толпа на площади. Просто ужас, до чего народ разболтался! Надеюсь, цезарь найдет несколько строгих слов, чтобы вся эта чернь разошлась.
- Цезарь поступит так, как ему подобает. - Оттолкнув его, я вышел на главную галерею. Дворец гудел, как потревоженный улей; слуги с озабоченным видом сновали взад и вперед, будто исполняя важные поручения. Глашатаи стояли на своих местах, но даже они потеряли свой обычный бравый вид. Все глаза следили за мной, все с нетерпением ждали, что же я предприму? Пройдя по галерее, я вошел в комнату, окна которой выходят на площадь, и в полумраке натолкнулся на прятавшегося там Гауденция. Какое наслаждение доставил мне его жалкий вид!
- Цезарь! Трибун Деценций просит его принять. Он и другие твои советники сейчас в зале для совещаний и хотят знать о твоих намерениях. Дворец окружен со всех сторон. Никому из нас не выбраться…
- Скажи Деценцию, что я ложусь спать и буду рад принять его утром. - Прежде чем проклятый шпион опомнился, я уже почти дошел до дверей спальни, возле которых стоял главный церемониймейстер. Приказав никого не пускать, если только дворец не станут брать приступом, я скрылся в спальне и закрыл дверь на засов.