Сотворение мира - читать онлайн книгу. Автор: Гор Видал cтр.№ 108

Я никогда точно не знал, когда Ксеркс шутит, а когда нет.

Ксеркс устроил себе резиденцию во дворце, известном как Дариева Пристройка, хотя его полностью выстроил Ксеркс, будучи еще наследником. Каллий говорит, будто этот изящный дворец сейчас копирует Фидий. Желаю ему успеха. Пристройка была первым в мире строением, имеющим с каждой из четырех сторон по портику. Демокрит сомневается, что это так. Я бы тоже сомневался, проводи я дни с философами.

Вскоре после визита в гробницу Кира Ксеркс вызвал меня официально. В вестибюле Пристройки меня встретил Аспамитр. Он был, как всегда, любезен и услужлив. Благодаря Аспамитру наглость и грубость чиновников канцелярии исчезла, по сути дела, за одну ночь. Чиновники стали услужливыми и угодливыми почти на год. Да, через год они снова были наглыми и грубыми. Такова, однако, природа чиновников, не говоря уж о евнухах.

Меня провели мимо письменных столов, поставленных рядами между ярко оштукатуренными деревянными колоннами, — это самый дешевый способ строить колонны; к тому же штукатурку легче раскрашивать, чем камень. Говорят, Фидий собирается сделать свои колонны из чистого мрамора. Если он поддастся этой глупости, я предрекаю Афинам опустошение казны. Даже гранитные колонны в главных зданиях Персеполя до сих пор не оплачены.

Жаровни с углями распространяли по комнате Ксеркса уютное тепло, а от фимиама на двух бронзовых треножниках стоял надоедливый дым. Но фимиам всегда вызывал у меня головную боль — несомненно, в связи с тем, что сопровождает поклонение демонам. Зороастр обличал употребление сандалового дерева и ладана, так как это священные благовония служителей демонов. Хотя наши Великие Цари исповедовали веру в Мудрого Господа, другим они позволяли считать себя земными богами. Мне не нравилось это противоречие. Но легче повернуть солнце вспять, чем изменить протокол персидского двора.

Ксеркс сидел за столиком в комнате без окон. На мгновение в свете лампады он предстал перед моим раболепным взглядом живой копией Дария. Я пал ниц. Аспамитр, быстро перечислив мои имена и титулы, выскользнул.

— Встань, Кир Спитама!

Это был голос прежнего Ксеркса. Я встал и, как положено, уставился в пол.

— Царский друг может смотреть на своего друга. По крайней мере наедине.

Я поднял на него глаза, он смотрел на меня. Он улыбнулся, я тоже. Но все было не так, как раньше, и прошлого уже не вернуть. Он был царь царей.

— До отъезда в Египет я должен придумать себе жизнеописание. — Ксеркс сразу приступил к делу. — А значит, у меня мало времени. Я хочу, чтобы ты помог мне написать текст.

— Что в мире желает знать царь царей?

Пододвинувшись ко мне, Ксеркс постучал по связке папирусов:

— Это единственная копия жизнеописания Кира, больше в книгохранилище нет. Видишь, она почти изорвана. Очевидно, он не собирался ее переписывать. Текст не изменялся с года моего рождения. Кстати, обо мне там упомянуто. Все равно нам нужно переписать это как можно лучше.

Я взглянул на эламский текст:

— Язык очень устаревший.

— Тем лучше. Я хочу, чтобы все звучало, как у Дария, который говорил, как Камбиз, а Камбиз говорил, как Кир, который подражал индийским царям, и так далее, до самого начала, когда бы и где бы оно ни было.

Помнится, я подумал, что, хотя Дарий неизменно считал своим предшественником лже-Бардью, Ксеркс никогда о нем не упоминал.

Великий Царь и я три дня и три ночи сочиняли его официальное жизнеописание. Закончив, мы разослали копии во все города империи как осязаемое выражение воли и характера монарха. Вначале Ксеркс описал своих предков, их деяния и стремления. Последнее имело особое значение, потому что личные заветы Великого Царя могли использоваться в любом суде для дополнения к официальному своду законов.

Работали мы так: Ксеркс говорил, что бы он хотел написать. Затем я вносил свои замечания. Когда я был готов диктовать, вызывались секретари. Говорил я по-персидски, и мои слова тут же переводились на эламский, аккадский и арамейский — три письменных языка канцелярии. В те дни редко писали по-персидски. Должен сказать, я поражался скорости, с какой секретари воспроизводили персидские фразы на других языках. Позднее текст надлежало перевести на греческий, египетский, индийский и прочие языки.

Когда весь труд был записан, его снова прочитали Ксерксу на каждом из трех языков канцелярии. Он внимательно выслушал и затем внес исправления и пояснения. В конце концов, для Великого Царя это самая важная задача — уметь вслушиваться в каждое слово канцелярского текста.

В начале царствования Ксеркса ни одно слово не выходило от его имени без тщательной проверки: оно действительно должно было нести отпечаток замысла Великого Царя. Потом он уже ничего не слушал, кроме музыки и гаремных сплетен.

К ночи третьего дня Ксерксу прочитали окончательный текст, и он лично приложил свою печать к каждой версии. В конечном итоге, я думаю, этот наш труд превзошел Дариев тщеславный и неточный отчет о своем захвате власти.

Когда Аспамитр и секретари удалились, Ксеркс хлопнул в ладоши, и, как призрак или мираж, откуда-то возник виночерпий. Он налил вина, отпил из кубка Ксеркса и исчез столь же проворно, как появился. Ксеркса всегда забавлял этот ритуал с отпиванием.

— Все думают, что если вино отравлено, то попробовавший тут же и умрет. А если яд действует медленно? До его и моей смерти пройдет месяц.

— Но разве ритуал не предостережет виночерпия от отравления своего господина?

— Да, если у него нет противоядия. Но умный злоумышленник убьет нас обоих так медленно, что никто и не поймет. — Ксеркс улыбнулся. — Посмотри, как Лаис убивает своими фракийскими снадобьями.

Меня всегда смущало упоминание о Лаис как о ведьме и отравительнице. В действительности не думаю, что она самолично отравила хоть одного человека. Но знаю, что для Атоссы она готовила всевозможные зелья, и не секрет, что все дамы гарема, неугодные старой царице, рано или поздно заболевали какой-нибудь загадочной смертельной болезнью, что и требовалось.

— Как странно, — проговорил Ксеркс с неожиданной грустью. — Я не верил, что это случится.

— Но ведь было ясно, что Дарий умирает.

— Верно. И все же не верилось, что он… — Ксеркс, как самосский гончар, вертел в руках красно-черный кубок. — Я слишком стар.

Я уставился на него, удивленный, безмолвный. Ксеркс снял с шеи тяжелый золотой воротник, уронил на кедровый стол и лениво почесался.

— Да, я слишком стар, чтобы… — Он снова замолк. Казалось, он говорит не со мной, а сам с собой. — У меня нет побед. То есть ни одной настоящей. — Он постучал по нашему рукописному труду. — Я подавлял восстания, но не прибавил ни горстки земли, ни чаши воды к владениям моего отца. Вся моя деятельность — это строительство.

— Ты величайший строитель из когда-либо живших, владыка!

Я не преувеличивал. Я верил, что Ксеркс являлся — нет, и до сих пор является — самым великим зодчим и градостроителем из всех когда-либо живших на земле, в том числе и из тех африканских дикарей, что много-много веков назад воздвигли столь глубокомысленно тупые египетские пирамиды и пилоны.