Начальник стражи в ужасе и растерянности обернулся к Тити.
— Скорее во дворец! Прикажи своим людям сразиться с мятежниками.
Жрецы, вне себя от страха, бросились в храм, унося статую Мина. Двое мальчишек бросали в стражников камни, вскарабкавшись на верхушку праздничного столба. Усач призывал жителей Коптоса разделаться с притеснителями. Последних представителей власти растоптали разъяренные горожане, счастливые, что могут наконец выплеснуть так долго сдерживаемый гнев.
Градоправитель и глава стражи не смогли спрятаться во дворце.
Все воины Коптоса, даже телохранители Тити, перешли на сторону царицы Свободы.
— Теперь они в наших рядах и не послушаются твоего приказа, — объявила Яххотеп дрожащему Тити.
— Царица! Ты жива… Нет, не может быть. Ты, наверное, призрак, явившийся из загробного мира! Укроемся поскорей в храме Мина. Там они не посмеют нас убить.
Один из лучников хотел пустить в него стрелу, но Яххотеп не позволила.
Начальнику стражи и Тити чудом удалось бежать, хотя повсюду кипело сражение и египтяне одерживали верх.
Верный союзник Апопи и преданный его слуга добрались до храма Мина, который оказался заперт.
Тити яростно забарабанил в двери.
— Откройте! Здесь градоправитель! Я требую немедленно впустить нас! Мин защищает взывающих о помощи!
Никто не отозвался.
Внезапно в городе воцарилась зловещая тишина.
Смолкли победные кличи, стоны раненых, шум битвы. Не слышалось даже лая собак.
Градоправителя и главу стражи окружили на ступенях храма жители Коптоса и воины армии освобождения.
Яххотеп выступила вперед.
— Вот слова, произносимые в этом храме всякий раз, как начинается суд: «Да убоится клятвопреступник Мина, охранителя всего сущего, ибо он любит правду и ненавидит ложь. Он один вынесет справедливое решение».
Градоправитель Тити упал на колени, с мольбой протягивая руки.
— Поверь, царица, тебя ввели в заблуждение. Я невиновен. Я лишь прикидывался сторонником гиксосов, чтобы спасти мой город. Если бы не я, многих бы пытали и казнили. На самом деле я предан тебе с самого начала освободительной войны. Разве ты не помнишь, как гостила здесь, в Коптосе? Я сразу же отнесся к тебе и фараону Секненра с глубочайшим уважением и доверием. И сейчас на деле докажу, что по-прежнему верен тебе. Во-первых, я назову имена всех предателей египтян, торговцев, флотоводцев, караванщиков, что продались гиксосам. Клянусь, не утаю ни единого! А во-вторых, вот тебе еще неопровержимое доказательство!
С этими словами Тити вонзил кинжал в спину главы стражников. Тот с криком повалился навзничь. Градоправитель ногой перевернул его и добил вторым ударом.
Затем снова встал на колени.
— Я твой преданный слуга, царица.
В глазах Яххотеп разгорелась ярость.
— Подлый трус, негодяй, ты посмел осквернить святилище Мина! Во веки веков не будет тебе прощения! Ты осужден. Выслушай свой приговор: отныне ты больше не градоправитель Коптоса, и никто из твоих потомков не получит эту должность. Все твое имущество отойдет храму. Твое имя будет проклято и предано забвению, его отовсюду сотрут. Если какой-нибудь фараон в будущем дарует прощение твоему роду, от него отвернутся боги, и он утратит корону Верхнего и Нижнего Египта.
— Господин, — обратился стражник к начальнику заставы. — Посмотри, там, вдали, черный дым!
— Где ты видишь дым?
— Над городом, господин.
— Скорее всего, какой-нибудь старый дом загорелся. Пусть себе горит, нам-то что! Наше дело — взимать пошлину со всякого, кто желает войти в ворота Коптоса. Чем больше сдерем, тем лучше. Правитель наградит нас за старания. Остальное нас не касается.
— Господин!
— Ну что тебе еще?
— К заставе идут люди.
— Сам собери с них дань. У меня рука болит. Слишком часто печать к папирусу прикладывал. Я сейчас отдохну, пожалуй.
— Но их слишком много.
— Кто они? Купцы, караванщики?
— Нет, господин. Это воины.
Только тут начальник заставы сбросил оцепенение.
В самом деле к ним подходил отряд египтян под предводительством Усача. По Нилу к городу подплывал десяток барок со множеством лучников на борту.
Усач произнес внушительно:
— Слушайте и выбирайте: или вы добровольно сдаетесь, или мы вас всех перебьем.
Мрачный, осунувшийся от переживаний Хирей, великан и силач, склонился перед Яххотеп.
— Царица, я слагаю с себя должность начальника тайной службы Фив и становлюсь простым воином. Я недостоин оказанного мне доверия. Сможешь ли ты когда-нибудь простить мне мою тупость и близорукость! Сознаю, что никто еще не совершал столь чудовищной оплошности. Прошу лишь об одной милости: позволь мне остаться в Фивах. Но, конечно, ты вправе меня изгнать, я заслужил самой суровой кары.
— Мне не в чем упрекнуть тебя, Хирей.
— Как же так, царица! По моей вине во дворец проник убийца, отравил кушанье, ты едва не умерла! Из-за моей ошибки весь Египет едва не лишился последней надежды на освобождение! Справедливость требует моего отстранения.
— Нет, Хирей. Ты обладаешь наивысшей из добродетелей — верностью. Я убеждаюсь в этом каждый день. Верность объединяет нас. Верность поможет нам победить.
— Царица…
— Добрый мой Хирей, окажи мне услугу: останься на своем посту и служи с удвоенной бдительностью. Я сама совершила множество ошибок и боюсь, немало еще совершу их в будущем. Враг еще не раз прибегнет к уловкам, самым изощренным и отвратительным. Поэтому я особенно дорожу каждым сторонником. Мы должны сплотиться.
Добрый малый был до слез растроган прощением царицы.
Он низко поклонился супруге бога. Восхищение ею росло в нем день ото дня.
— Тебе предстоит нелегкий труд, — проговорила царица. — Тити перед казнью назвал нам огромное число предателей. Само собой, многих он оговорил нарочно. Нам самим придется установить, кто верен Египту, а кто продался правителю Апопи. Проведи расследования с особой тщательностью. Пусть ни один невиновный не пострадает.
— Я приложу все старания, царица!
— Пойдем взглянем на карту.
Управитель царского дома Карис с величайшей радостью присоединил на карте Коптос и его окрестности к освобожденной территории. Гиксосов изгнали отсюда, значит, здесь не будет больше незаконных казней, пыток и грабежа. Тиски разжимаются понемногу, Египет дышит свободнее.
— Секненра будет доволен, когда гиксосы утратят владычество над караванными путями, — прошептала царица. — Мы тогда ни в чем не будем нуждаться.