Портрет призрака - читать онлайн книгу. Автор: Грегори Норминтон cтр.№ 18

— Но и при республике меня постигло разочарование, — продолжает Деллер. — Я хотел заложить основы истинно английского искусства, хоть и не знал толком, как это сделать. Мне виделись творчество и благоденствие, и жизнь, в которой каждый образчик красоты был достоин созерцания и восхищения. Увы, новых властителей интересовало не это, а лишь увеличение собственных доходов да основание колоний повсюду. Мне удалось найти несколько заказов, и одним из самых крупных был от графа Суррейского. Уверен, ты понимаешь, как важно живописцу иметь покровителя.

Уильям знает это — и даже лучше, чем ему хотелось бы. Он позволяет себе уже третью булочку, но на сей раз ест угрюмо и мрачно.

— Потом, примерно как раз когда лорд-протектор скончался, мои дела повернулись к лучшему. Тогда же я встретил свою жену. Она была дочерью перчаточника из Мэйдстоуна. Такая красавица… — Господин Деллер медленно облизывает губы сухим шершавым языком. Он морщится, сглатывает комок в горле (кадык ходит вверх-вниз) и с трудом переводит дыхание. Старик и его манеры приводят Уильяма в раздражение.

— А потом вы унаследовали этот дом?

— Мой брат Роберт скончался довольно неожиданно. В моей душе под скорбью таилась радость — предательская, алчная радость. Я вступил во владение поместьем и состоянием, и именно потому… — Старик прерывается, шумно шмыгая носом. Вытерев нос тыльной стороной трясущейся руки, он широко улыбается, и Уильям видит провалившийся рот и кривые пеньки зубов. — Моя дочь родилась в начале июня. В кормилицы мы взяли опозорившую себя девушку из деревни, у которой ребенок родился мертвым. Так что надежда была, по крайней мере для Синтии. — К концу тирады в голосе господина Деллера появляются слезы.

Уильяму хочется узнать, от чего умерла Белинда; но спросить он не осмеливается, а слезливые нотки тем временем вновь обращаются в смешок:

— Я целых десять лет рисовал для двора Карла. Теперь от меня требовались блеск и глянец, а не заскорузлая прямота. Всегда одинаковое освещение, всегда сочные, яркие цвета. Ровные и гладкие мазки, так что если посмотреть на холст под углом, его поверхность блестела и сверкала. Никаких изломов или неровностей, о которые взгляд зрителя мог бы запнуться. — Он поглаживает воображаемую цепь на груди — символ монаршего покровительства. — Мой отец был противником двора, его пышности и привилегий, он всегда одевался скромно и просто. А спустя всего несколько лет после его смерти я полностью переменил свой гардероб. Я стал тратиться на модные туалеты…

Уильям не может его осуждать. Лежа ночами без сна, слушая храп родителей и сопение собак из соседней комнаты, он порой представлял себя в алонжевом парике [33] и камзоле, вышитом «под Персию». Сами по себе кружева и плюмажи не очень занимают его, но они означают положение в обществе, перед которым жизнь мельника — не более чем мякинная труха.

— Однако не думайте, что знать возвышенна в душе настолько же, насколько роскошна внешне. — Голос господина Деллера отрывает его от воспоминаний. — Дорогие платья — не более чем чехол. Я видел, как придворные гадили по углам, испражнялись в камины и ведерки для угля. И на всех при этом были пудреные парики и подрисованные улыбки. — Уильям смотрит на разъярившегося хозяина. «Гадить» — первое грубое слово, которое он от него услышал. — Они — косность, себялюбие и распутство! Мне заказывали портреты шлюх нашего монарха. Они были такие прелестные — ну прямо свежие плоды, пряные апельсины. Можно было надкусить… — Задохнувшись в гневе, он прерывается и падает на спинку кресла, едва удерживая бокал в руке.

Уильям осторожно высвобождает бокал и ставит его на низкий столик. Голова господина Деллера запрокинута, глаза закрыты, челюсть отвисла. Уильям замирает в замешательстве, не зная, что делать. Может, заставить старика заесть шерри хоть половинкой булочки? Он уже тянется к блюду, когда глаза Деллера открываются — и слепой взгляд направлен прямо ему в лицо. Но это, вероятно, случайность.

— Вы знаете, я был в приятелях с Лели [34] .

— Тем самым художником?

— Ремесленником. К тому времени, как я покинул Лондон, он свел допустимые в портретах позы натурщиков к считанному числу. Можете вы представить себе подобные измышления? Я был только рад перебраться сюда, в поместье.

— Это послужило и к моей пользе, — вставляет Уильям.

— Хм-м? Что именно?

— То, что вы ушли в отставку.

— От живописи я не уходил! — Уильям прикусывает губу. Похоже, господин Деллер в ярости. Но из-за чего же? Что он такого сказал? — Именно здесь я рассчитывал исполнить свое земное предназначение. Я бы создал истинно английское искусство, возросшее на нашей родной почве, проникнутое духом нашей страны.

Уильям оглядывается на немногие уцелевшие картины: темные интерьеры без всякого декора, без излишних подробностей. И тем не менее каждая из этих картин накрепко засела в его памяти. В них оказалось столько истинной Естественности!..

— Я начинал — лишь начинал, Уильям! — приближаться к своей заветной цели, когда глаза подвели меня. После ярко пылавшего света вдохновения я оказался брошенным во тьму. Предназначение мое покинуло меня, и я всей силой своей скорби обрушился на всех, кто был рядом. Пока я мог писать картины, я с радостью оставался наедине с собой и своими картинами. Но жить подле других, когда способность творить более недоступна, — это и есть совершенное одиночество.

— Сэр, вам следовало бы прилечь.

Его дыхание затрудняется и становится похожим на шипение змеи, свернувшейся в сплетении корней. В свете свечей лицо Деллера мертвенно-бледно, только на щеках нездоровые венозные прожилки, похожие на красную грибницу, — нездоровый, губительный румянец. Взгляд старика блуждает по сторонам.

— У меня был дар, а я его предал. Должно быть, мне следовало все же уехать в Италию… стать живописцем высшего ранга… а не заниматься изысканиями в английской войне…

— Господин Деллер…

— Заносчивый прислужник!

— Может быть, продолжим разговор завтра?

— Я думал, что смогу поправить положение совершенства. Внутри душ. Человеческих.

— По крайней мере хоть съешьте…

— А теперь мое собственное положение рассыпается прахом. Я потерял всех слуг, пренебрег благополучием дочери… Уильям!— Он выбрасывает вперед руки, и Уильям падает на колени, чтобы взять его ладони в свои. Лицо старика перекошено гримасой ужасного отчаяния. — Когда скончался лорд-протектор… прости меня, Боже… я отправился в Голландию. Повидать своего старого учителя, его здоровье было все хуже… Но было у меня и другое, не столь благородное намерение. Я представился находящемуся там в изгнании английскому двору… как тот, кто пытался спасти собрание искусств покойного короля… Вот так я облачил свою искреннюю, но беспомощную обиду… в одежды государственной верности… чтобы получить покровительство… в случае, если Карл вернется на трон…