— Поздравляю, — улыбнулся Медведев, — И кто же эта замечательная девушка, если не секрет?
— Княжна Елизавета Сангушко, — с гордостью сказал Тимофей — она образована, училась в специальном пансионе, за ней увивались столичные кавалеры, но она выбрала меня!
— Что же, остается только пожелать тебе счастья, князь! — еще раз улыбнулся Медведев и поглядел вслед удаляющемуся молодому человеку.
Где-то я один раз уже слышал это имя?… Ну конечно, — Варежка на своей свадьбе с князем Андреем вспоминала о любимой подруге по пансиону… Она так и сказала: «Я делила холодную каменную келью с моей подружкой княжной Елизаветой Сангушко, и она всегда страшно мерзла там, а мне ничего — я привыкла, потому что не в княжеском дворце, а в лесу, в землянке выросла…» Гм… И вот теперь эта самая княжна Елизавета Сангушко — невеста нашего соседа Тимофея Мосальского… Неужели мир так мал и тесен?
Медведев вздохнул и вернулся к друзьям и делам, которые его ждали.
И тогда он еще не знал, что на самом деле мир еще меньше и теснее, чем ему казалось…
Глава восьмая
ДРУЖЕСКИЕ УСЛУГИ (1487)
20 июля 1487 года случилось редкое диво — средь бела дня в безоблачном небе яркое солнце вдруг стало темнеть, будто нашла на него серая невидимая тучка.
Затмения случались и раньше, вызывая обычно тревоги, опасения и страхи, Известное дело: знаки не небе всегда не к добру — то ли солнце затмевается, то ли луна, а то появится жутковатая хвостатая звезда, все знали — жди теперь мора, войны, смуты и всяческих кровопролитий.
Но на этот раз было не так.
Вместо страха и дурных предчувствий веселье и радость царили на улицах Москвы, звонили победно колокола на всех звонницах, а народ, указывая на затмевающееся солнце, кричал и радовался, истолковывая знак этот, как поражение московских врагов и новую светлую победу — наконец-то Казань взята, покорена и станет отныне вечной московской данницей.
Хоть и не совсем правы были веселящиеся московиты — пройдет еще несколько десятков лет, прежде чем Казань и все ханство казанское прочно и навечно войдут в состав московского государства, однако и радость их вполне оправданной тогда казалась — действительно, сделан первый серьезный и решающий военный шаг, пошатнувший и даже разрушивший могущество опасных соседей.
Это была очень странная война, да, в общем, и не война даже, а можно сказать, что решение Ивана Васильевича и весь этот поход — это всего лишь дружеская услуга, оказанная верному союзнику — ответный жест дорогому другу, крымскому хану Менгли-Гирею, который так выручил и поддержал его в трудный час Ордынского нашествия 1480 года, отправив целое войско громить Подолье и Киев, дабы не позволить королю Казимиру помочь идущему на Москву Ахмату.
История похода на Казань — причудливая смесь любви и трезвого расчета, страстных желаний и холодных политических решений.
Еще десять лет назад правил Казанью могущественный политик — молодой красивый и сильный мужчина хан Ибрагим. Как и положено мусульманину, у хана был большой гарем, однако больше всех любил он старшую жену Нурсултан, которая старшей была отнюдь не по возрасту, напротив, она была моложе остальных жен, но до сей поры в Казани помнят и воспевают ее красоту, ум и сильный характер.
Однажды — теперь уже неизвестно при каких обстоятельствах — увидел ее крымский хан Менгли-Гирей и с первого взгляда понял, что не забудет эту женщину никогда и будет страстно желать ее, несмотря на то, что и он, (тоже правоверный мусульманин), сам обладал большим гаремом, в котором были жены и помладше, чем Нурсултан.
И вот в 1479 году во время неудачного похода против Вятки молодой хан Ибрагим был убит.
Менгли-Гирей, узнав об этом, немедленно предпринял всевозможные попытки, чтобы утешить вдову и его старания увенчались успехом: в 1482 году Нурсултан вышла замуж за Менгли-Гирея, немедленно потеснив всех многочисленных жен его гарема и заняв там почетное место «старшей жены», то есть такое же, какое она занимала в гареме первого мужа.
К этому времени обоим молодоженам было по тридцать пять лет, оба находились в расцвете зрелости, и Нурсултан отправилась тешиться новой любовью в Крым, захватив с собой своего юного младшего сына Абдуллу-Латифа, старшего же — Мохаммеда-Амина оставила по дороге в Москве под покровительством лучшего друга нового мужа — Великого московского князя.
На казанском престоле сел новый царь Алегам — сын Ибрагима от одной из «незначительных» жен.
Время шло. Мохаммед-Амин стал сильным и красивым юношей, и тут случилось так, что нити разных интересов стали сплетаться в причудливый клубок.
Дело в том, что как бы хорошо не жилось в Московском княжестве юному и тщеславному Мохаммед-Амину, но перспектива стать казанским царем была намного привлекательней. Властная и предприимчивая Нурсултан тоже не прочь была бы видеть своего сына на казанском троне. Менгли-Гирею эта идея пришлась тем более по душе — подумать только, как возросло бы могущество Крыма, если бы Казанским ханством управлял его пасынок.
И, наконец, Великая княгиня Софья, которая всегда ревностно следила за всеми политическими действиями супруга, немедленно увидела в сложившейся ситуации уникальную возможность.
Никто не знает, какие разговоры происходят в супружеских спальнях, но Иван Васильевич внезапно ощутил острое желание восстановить попранную справедливость и законный порядок вещей: кто такой, в конце концов, этот Алегам, и какое он имеет право на престол, который по закону принадлежит Мохаммед-Амину — сыну «старшей» жены покойного царя и таким образом, законному наследнику!?
Подумано-сказано-сделано, а повод найти никогда не трудно.
Алегам вздумал было в начале зимы 1486 года повоевать Вятскую землю, и хотя вятичи никогда не были большими друзьями Москвы, Иван Васильевич тут же заявил, что это злобный и враждебный акт, направленный против него и, не медля, в апреле 1487 года отправил походом на Казань большую армию под руководством старого и опытного воина князя Даниила Холмского.
Этот поход оказался славным и блистательным: Казань была на удивление быстро захвачена, а дабы показать свою строгость повелел Иван Васильевич воеводам своим (сам он, разумеется, в поход не ходил — в Москве оставался) жестоко расправиться с побежденными: всех князей и уланов, поддерживающих Алегама беспощадно, передушить, а самого Алегама заточил с женой в Вологде, а мать и сестер его сослал на Белоозеро.
Правда одна ложка дегтя упала в эту огромную бочку меда — очень обиделся за своего друга и родственника Алегама хан тюменский Ибак, тот самый, который собственноручно отрезал голову хану Ахмату — злейшему врагу Москвы и до этой поры находился с Иваном Васильевичем в самых дружеских отношениях. Он стал напоминать о дружбе и просил освободить Алегама с родней и отправить к нему, но Иван Васильевич хладнокровно рассудив, что Ибак свое дело сделал и, стало быть, больше не нужен, преспокойно отказал ему во всех просьбах. Угрозы Ибак особой не представляет, потому что находится далеко, а вот Менгли-Гирей — гораздо больший друг!