В Америке - читать онлайн книгу. Автор: Сьюзен Сонтаг cтр.№ 96

— Ты мог бы вести другую жизнь.

— Это можно сказать о многих людях, — произнес Богдан.

— Но сейчас я говорю о тебе.

— Ты считаешь меня трусом.

— Нет, я думаю, что ты любишь меня. Супружеской любовью. По-дружески. Но мы оба знаем, что существуют другие виды любви. — Завязав волосы в пучок, Марына протянула руку. Богдан передал ей коробочку с жирным гримом. — Поверь, я всегда хотела, чтобы ты нашел то, что тебе нужно.

— Никогда не найду.

— Не найдешь?

— Я уже сформировался. Полностью. Окончательно. Моя Америка — это ты. По-прежнему ты. Когда я нахожусь… там… Ты не можешь представить, как я скучаю по тебе!

— А ты не можешь представить себе, мой дорогой Богдан, потому что я и сама этого не понимаю до конца, как сильно я тебя люблю. Хочешь, я снова попробую оставить сцену?

— Марына!

— Я сделала бы это ради тебя.

— Марына, любимая, я запрещаю тебе даже думать о подобной жертве.

— Вряд ли это большая жертва. — Она тонким слоем наносила масло какао на лоб и щеки. — Как ты сказал, я — не люблю это слово — победила. Остается только продолжать, повторяться, стараясь не опошлиться и не выйти в тираж. В какое страшилище я превращусь, когда совершу двадцать турне по стране? А тридцать? Сорок? — Она по-девичьи рассмеялась. — Когда я соглашусь играть кормилицу Джульетты? Нет, никогда не соглашусь на кормилицу! Лучше уж играть ведьму в «Макбете»!

— Марына!

— Как я люблю шокировать тебя, Богдан, — сказала она своим грудным голосом. — «Макбет». И снова повторю: «Макбет». Как ты думаешь, нас поразит молния?

— Тебе всегда удается очаровать меня, Марына. Ты доводишь меня до безумия. Я поднимался в аэростате вместе с Хуаном-Марией и Хосе. Я продолжаю летать с ними.

— Я так и думала. Ты — смелый человек. — Она встала, протянула руки и обняла его за голову.

— Ты так добра ко мне! — сказал он. — Я думал, что растворюсь в себе самом. Возможно, я надеялся, что аэростат упадет и разобьется.

— Но он же не разбился, милый Богдан, — она поцеловала его. Он заключил ее в объятия. — И, как видишь, никакой молнии! Хотя хорошо было бы умереть сейчас вместе. Треск! Огонь! Пепел.

— Марына!

— А теперь, раз уж тебе удалось довести меня до слез, ты должен покинуть мое маленькое царство. Как я смогу наложить грим, стоя под дождем примирения? Ступай, любовь моя, ступай! — На ее лице светилась лучезарная улыбка. — И не забудь… — Ее ужалило воспоминание, она подняла глаза к потолку, полуоткрыв рот. — Не забудь запереть дверь, чтобы не ворвались непрошеные гости.

Марына села и посмотрела в зеркало. Конечно, она плакала от счастья — если только оно возможно, а наивысшим идеалом, которого дано достичь человеку, не служит жизнь героя. Счастье бывает разным, жить ради искусства — привилегия и блаженство, и женщины обладают даром отказываться от сексуального благополучия. Она услышала, как дверь гримерной со скрипом закрылась. И прислушалась к щелчку, когда муж запер ее на задвижку.

— Видите ли, дорогая Марина… Думаю, можно обойтись без «мадам Марины» и «мистера Бута» теперь, когда мы одни, а я измучен, пресыщен аплодисментами и уже достаточно пьян… Должен сказать, мне не понравилось, когда вы сегодня вышли на авансцену и прикоснулись ко мне. Когда вы пристально смотрели на меня всю сцену, не замечая никого в зале суда, я не возражал. Мы договорились о том, что речь будет обращена к Шейлоку. «Не действует по принужденью милость; как теплый дождь, она спадает с неба» [102] . Да, не действует, но суть не в этом, суть в том… что Порция пытается убедить Шейлока и тем самым растрогать его. Его не так-то просто растрогать. Он перенес слишком много обид. Этому бедняге самому впору растрогать Порцию. Но Порция не должна прикасаться к Шейлоку. Даже к его плечу. К плечу или к любой другой части тела.

Только не прикасаться! Шейлок страдает. [Смотрит в зеркало, которое держит в руках.] А когда человек страдает., он легко возбудим. [Смотрит вверх.] Полагаю, вы хотели показать, что Порция остается женщиной даже под красной мантией судьи, женщиной до мозга костей, и поэтому интуитивно догадывается, что этот изверг тоже способен испытывать любовь, страсть и обиду. Но это — дурацкий сентиментальный жест. [Качает головой.] Вы чудовищно сентиментальны, женщина, вам кто-нибудь говорил об этом? Лично я предпочитаю широкие, гневные жесты. Что, однако, не означает, что я не прикоснусь к вам сегодня вечером, если еще немного выпью. Только не говорите мне, что вы замужем, уже немолода или что-нибудь в этом роде. Вы на тринадцать лет моложе меня, если, конечно, не лжете насчет своего возраста, как поступают все привлекательные женщины, но давайте отложим разговоры о прикасаниях и всем остальном до лучших времен. [Становится у камина.] Сейчас я настаиваю лишь на том, чтоб вы со мною выпили. Никакого дамского сопротивления? Хороший знак. Превосходно. Но если вы будете просто кивать и улыбаться своей безотказно чарующей улыбкой или поправлять прелестные волосы — этого мало. Скажите громко: «Да, Эдвин. Да… Эдвин». Браво! Молодчина. [Допивает бокал.] И ты молодчина, Нед! [Ставит пустой бокал на каминную полку.] Недом меня называли в детстве. Но вам нельзя. Ведь вы только недавно стали называть меня Эдвином. Нед — слишком интимно, не правда ли? А нам с вами больше подходит нечто умеренно-интимное. Мы же актеры. [Ставит правую ногу на каминную решетку.] Вы никогда не хотели снова стать ребенком, Марина? А, и вы тоже. У нас есть что-то общее. Хотя я подозреваю, что общего не так уж много, за исключением того, что мы — актеры. Согласен, это очень много. Не так ли, Марина? Безраздельно ли я завладел вашим вниманием, Марина? Я вижу, взгляд ваш блуждает в смущении, скажем так, по бюсту Шекспира на книжном шкафу. Не смотрите туда. Здесь в каждой комнате есть портрет или бюст Шекспира. Снять вам его? [Подходит к книжному шкафу.] Нет? Вот видите, лучше смотреть на меня. [Гладит Шекспира по голове.] Мы с вами играем, Марина. Сегодня вечером мы вместе играли перед публикой. Могу добавить, вполне сносно. Давайте продолжим игру sans [103] публики, идет? Только, конечно же, совершенно искренне. [Сценический поклон.] Кого буду играть я? Пожалуй, исполню роль Эдвина Бута. Отличная мысль! По-моему, он гораздо интереснее Шейлока и точно так же несчастен. Очень несчастен и задумчив, идеально подходит для трагических ролей. Но, не сочтите меня деспотом, я бы предпочел… чтобы вы сегодня… не играли Марину Заленскую. [Берет бутылку виски из шкафчика.] Как вы на это смотрите? Уважьте меня. В вашем репертуаре наверняка найдется еще несколько «я». Весьма забавно, что за последние десять лет все сошлись на том, что величайшей актрисой в англоговорящем мире является полька. Полька с акцентом. Да-да, Марина. Никто о нем больше не упоминает, это часть вашей магии, но о-он о-оче-ень и о-оче-ень заметен. Только, ради бога, не дуйтесь на меня, женщина. Я не стану отрицать, что, несмотря на акцент и прочее, вы строите фразы лучше, чем большинство исконных носителей языка. Еще бокал? Хорошо. Интересно поглядеть, когда на вас подействует. [Вертится вокруг нее.] Вы очаровательны, Марина Заленска. Либо я совершенно искренен, либо просто хочу польстить вам. Как вы думаете? Или ни то ни другое. А может, я — попугай. [Пронзительно кричит, как попугай.] Не бойтесь. Мой отец иногда так делал. За кулисами. Ухмылялся, визжал и кричал перед самым выходом, а потом мгновенно становился благородным, красноречивым, певучим. О чем это я? Ах да, они говорят: «Самый обаятельный человек, которого я встречал». Это никогда вас не беспокоило, Марина? Вы никогда не спрашивали себя: «Во имя всего святого, что я гакогос собой сделала, что люди стали считать меня настолько обаятельной?» [Целует ей руку.] Вы, вероятно, знаете, что я не имел успеха в роли Ромео и вскоре исключил ее из репертуара. А что касается Бенедикта Я никогда не был хорошим Бенедиктом! Не хватало легкости. Во мне есть что-то земное. И мне никогда от этого не избавиться. Ну да ладно. Мы должны делать то, что у нас лучше всего получается. Вы не согласны? Мне нравится играть злодеев. Жаль, что мы не даем «Ричарда III» в этом турне. [Изгибается всем телом и становится похож на урода.] Это была первая большая роль отца. А вы бы сыграли леди Анну, — хотя, увы, еще не со мной, — которая не в силах устоять перед Диком Горбуном, когда он играет героя-любовника. [Выпрямляется.] Скажите, вы действительно настолько моложе меня? Не краснейте, женщина! Мы же с вами не на сцене. Ну же! Я умею хранить тайны. Вижу, вы стесняетесь. Хотите мне угодить. Я так и думал. Что ж, вы все равно моложе меня на семь лет. И прекрасно выглядите. Для женщины это — главное. Я излишне саркастичен? Вам нужен бальзам? Всем актерам нужна лесть. Кому это знать, как не Эдвину Буту? Посмотрим, смогу ли я сделать вам комплимент, который окажется правдой. Ах да. [Тычет в нее пальцем.] Вы хорошо ходите. Сегодня мне понравилась ваша походка. Вы не забываете, что действие происходит в Венеции. Порция идет, словно ступая по мрамору. Я это запомню. А значит — украду. Отныне Шейлок тоже будет ходить по мрамору. [Идет по комнате. Начинает семенить. Останавливается. Смеется.]