Любовница вулкана - читать онлайн книгу. Автор: Сьюзен Сонтаг cтр.№ 68

Отшатнувшись от этой ужасающей сцены, она вырвалась, пробила тяжелую крышу сна и очнулась на кровати, задыхаясь, утопая в поту. Тогда я стала бы вдовой. Сон был так ярок. Первое побуждение — одеться, пойти в спальню Кавалера и убедиться, что с ним все хорошо. Но потом она поняла, что нарисовало ее воображение, и была потрясена, шокирована, пристыжена. Значит ли это, что она желает смерти своему мужу? Нет, нет. Все как-нибудь само образуется.

* * *

Еще одна ночь. Поздно, очень поздно. Гости, должно быть, разъехались, подумал Кавалер, уже давно находившийся в своей спальне. Его терзала бессонница стариков и обиженных. О стольком нужно было подумать и еще о большем не думать: об утрате коллекции, о долгах, о неясном будущем, о непонятных болях в разных частях его дряхлого тела, о еще более непонятном ощущении униженности. Жизнь, когда-то полная стольких возможностей, больше не предлагает ни одной приемлемой.

Он больше часа пролежал в постели и так и не нашел удобной позы, которая призвала бы сон. Теперь на балконе за огромным окном, обрамленным силуэтами высоких пальм, он невидящим взором смотрит в напоенный ароматами воздух. Подсвеченные луной облака висят очень низко, небо излучает розоватое сияние. Ночь неподвижно висит над городом. От этой неподвижности только усиливается досада, будто время остановилось. Это вечная ночь, ночь абсолютная. Даже облака, движение которых могло бы показать, что время все-таки идет, застыли. Доносится чуть фальшивое мужское пение, не иначе кошачий концерт какого-то местного жителя, жалобы на муки любви, отдаленное громыхание кареты, крики ночной птицы, еле слышные голоса английских моряков, которые, распевая гимны, переплывают залив на корабле. И тишина.

Злость мешает вернуться в постель. Пусть это глупо и по-детски, мечтать о том, чтобы извержение разрушило Неаполь, но иногда, перед тем как заснуть, Кавалер не может отказать себе в подобных фантазиях. Если бы он только мог наказать тех, кто причинил ему горе, если бы мог придумать достойную кару за свои обиды, за свои потери. Тогда он вернулся бы в Англию. Как он зол. Как безутешен.

Кавалер был прав, полагая, что гости уже ушли. Действительно, слуги почти закончили уборку большого зала. Жена и друг разошлись по своим апартаментам, потом, в два часа ночи, жена Кавалера вернулась к Герою. Она принесла берберские фиги, гранаты и сицилийские пирожные, посыпанные белым сахаром и лимонной цедрой. Она беспокоилась, что он так мало ест, ведь он такой худой и так мало спит. Только это время — обычно с двух ночи до пяти утра, потом она возвращалась к себе — они проводили вместе, наедине; она могла спать допоздна, но он всегда вставал с зарей. Сейчас они тоже стояли на балконе, вдыхали теплый ночной воздух, пропитанный ароматами лавра, цветущих апельсиновых и миндальных деревьев, восторгались окрашенными оранжевым и розовым облаками, словно спустившимися с небес. Но их не грызла тоска по утерянному, по тому, чего нет. Все, в чем они нуждались, у них было.

Она любила его раздевать, как ребенка. Ни у кого из мужчин, которых она знала, не было такой чудесной кожи, нежной, как у девушки. Она прижималась губами к бедному обожженному обрубку руки. Он вздрагивал. Снова целовала. Он вздыхал. Она целовала его в пах, и он смеялся, и увлекал ее на постель, в их любимую позу — у них успели образоваться свои привычки. Она клала ему голову на правое плечо, он обнимал ее левой рукой. Так они лежали всегда: это было очень удобно. Вот твое место. Твое тело — моя рука.

Она перебирала его кудрявые волосы, притягивала его голову так, чтобы чувствовать его дыхание. Она касалась его щеки, его красивой щетины. Она влекла его к себе, ее ногти бежали вниз по его спине, щекоча, царапая, потом, заглаживая причиненную боль, ладонь скользила вверх. Их безмятежный покой начинал обретать ритм. Она закидывала ногу ему на бедро, прижимала его к себе. Он стонал и падал в ее тело. Начиналась упорная работа наслаждения: таз движется, кость в ножнах плоти растворяется в чистом падении. Как глубоко. Прикоснись ко мне там, сказала она. Хочу там твои губы. И здесь. Глубже. Надавливая, сжимая, она сначала боялась испугать его силой своего желания, он казался слишком хрупким для нее. Но ему нравилось, когда она овладевала им, нравилось, как она переполняла его своими чувствами.

Тело к телу; жидкость к жидкости; внутренность, наполненная, заполненная извне. Он чувствовал, что она поглощает его, он хотел жить внутри ее.

Она закрывала глаза, хотя ничто на свете не доставляло ей большего счастья, чем видеть его лицо, над своим, под своим; видеть, что он чувствует то же, что и она. Она ощущала, как он переполняется и переливается через край. Она никогда не думала, что мужчина способен любить так же, как она. Ей всегда хотелось забыть о своем теле, бросить его в судороги наслаждения, раствориться в чистом ощущении. Но мужчины, она знала, чувствуют не так. Мужчина никогда не забывает о своем теле, как может забывать женщина, потому что, совершая акт любви, мужчина должен толкать тело вперед. Он отдает акту любви часть своего тела, но потом, по завершении, забирает обратно. Таковы уж мужчины. Но теперь она узнала, что и мужчина способен любить всем телом. Что и мужчина может стонать и льнуть, когда он ложится на нее и пронзает ее. Что он хочет отдаться ей не меньше, чем она хочет отдаться ему. Что не нужно притворяться, будто она испытывает больше удовольствия, чем на самом деле; что он желает ее с той же силой, с какой она желает его. Что они оба пускаются в поход за наслаждением с одинаковой неуверенностью в своем умении это наслаждение дарить и получать, и с одинаковой легкостью, с одинаковым доверием. Что они равны в наслаждении, потому что равны в любви.

Между тем внешний мир жил своей жизнью: неизбывная тайна единовременности. Пока происходит одно, происходит также и другое. И Везувий, и Этна полыхали и дымили. Трио готовилось отойти ко сну. Кавалер в своей постели думал об утонувших сокровищах, о вулкане, о потерянном мире. В другой постели его любимая жена и любимый друг думали друг о друге, переплетаясь, утопая в полноте удовлетворенного желания. Они нежно целовались. Усни, любовь моя. Усни, повторяет она. Я не могу уснуть, отвечает он, я слишком счастлив. Поговори со мной, просит он. Я обожаю твой голос. Она, не без умысла, начинает пересказывать последние новости из Неаполя: блокада капитана Трубриджа, начавшаяся в конце марта, не слишком эффективна; Христианская армия кардинала Руффо, насчитывающая уже семнадцать тысяч человек, делает удивительные успехи; трудности, связанные с… Под ее голос он засыпает. Герой теперь очень любит спать.

Барон Вителлио Скарпиа был человек исключительно жестокий. Пять лет назад королева поручила ему возглавить борьбу с республиканской оппозицией в Неаполе, и барон, словно для назначения на эту должность не было достаточно удовольствия, которое он получал от проведения экзекуций, приобрел репутацию ее любовника. (Кто из ее приближенных в них не числился?) Скарпиа взялся за дело с удивительным рвением. Сицилиец по рождению, к тому же получивший титул совсем недавно, барон ненавидел старую неаполитанскую аристократию. Он горячо поддерживал королеву во мнении, что все аристократы тайно сочувствуют революции. Разумеется, в революционных симпатиях подозревались не только аристократы, но и богословы, химики, поэты, адвокаты, ученые, музыканты, врачи, да все, все, включая монахов и священников, — все, у кого было больше двух книг. По оценке Скарпиа, в государстве насчитывалось по меньшей мере пятьдесят тысяч реальных и потенциальных врагов монархии, что составляло примерно десятую часть всего населения.