В доме своем в пустыне... - читать онлайн книгу. Автор: Меир Шалев cтр.№ 47

«У наших соседей в Киннерете, у семьи Шифриных, тоже был во дворе большой и красивый фикус, но как мог такой вырасти в этом иерусалимском холоде, не могу себе представить».

Она вечно подворачивала лодыжку, спотыкалась и падала, но тут же подымалась и снова посылала ноги вперед. Шаги ее были такими широкими, а дыхание таким глубоким, что она всегда догоняла меня, хотя я бегал куда быстрее.

«Я тебя догнала, догнала, догнала!» — задыхалась она и падала на спину, широко раскидывая руки и ноги.

Я ложился рядом с ней и клал голову в костистое ущелье между колючками ее грудей, вдыхая ее нежно-горьковатый пот и прислушиваясь к ее большому сердцу, которое даже после быстрого бега билось медленно, с каждым толчком выбрасывая огромные струи крови. Как-то я приставил к ее груди завещанный мне Отцом фонендоскоп, но Черная Тетя сказала, что «слушать сердце совсем не интересно». Она приложила фонендоскоп к моему колену и велела мне выпрямлять и сгибать ногу, потом приставила его к моему пупу и велела надавить, а под конец прижала к моему лбу и сказала:

— Подумай мысль.

Мы оба смеялись.

— А теперь давай я послушаю твои тинки и тонки! — попросил я.

— Когда ты вырастешь, Рафаэль, — сказала она. — Когда ты вырастешь, я дам тебе послушать все, что ты захочешь.

Ее тело быстро расслаблялось, кожа на животе успокаивалась. Она была способна заснуть мгновенно, как ребенок, и проснуться внезапно, прыжком.

Ее тело вздрагивало.

— Мне снилось… — бормотала она.

— Что тебе снилось?

— Что я не могу заснуть.

— Так засни сейчас.

Она засмеялась, и глаза ее затянулись поволокой.

— Мне нужен мужчина, чтобы меня усыпить, Рафаэль, так уж я устроена.

— Давай я тебя усыплю.

— Ты еще маленький, Рафаэль. Ты маленький и ты запретный. Ты кровный.

Дядя Элиэзер был старше ее на пятнадцать лет, и Черная Тетя стала молодой вдовой. Она не раз сообщала нам, что была беременна, когда он умер.

Рыжая Тетя навострила уши:

— Да? Так где же ребенок?

Черная Тетя ответила:

— Он умер у меня в животе.

Женщины посмотрели на нее с изумлением.

— Что значит «умер у меня в животе»? — спросила Мать. — Даже если он умер, он должен был как-то выйти оттуда.

— Он растворился у меня в животе, и все, — сказала Черная Тетя серьезно и печально и тут же прыснула своим ликующим смехом.

— Жаль, что сейчас они у тебя не растворяются, — заметила Мать.

— Как это получается, что женщина, которая выглядит, как мальчишка, каждый раз ухитряется забеременеть? — удивлялась Рыжая Тетя на одном из секретных совещаний, которые Большая Женщина устраивала сама с собой, чтобы перебрать вопросы и чечевицу, а я бы подслушал ее из-за дверей и стен.

— И как это, что после такого количества абортов, которые уже обошлись нам в уйму денег, ты все еще плодовита, как финиковое дерево? — дивилась Бабушка.

— И почему ты не предохраняешься, дура? — резко произносила Мать.

— И почему ты ходишь с такими мужчинами? — осмелев, присоединялась к допросу и расследованию Рыжая Тетя.

— Чем я виновата? — возражала Черная Тетя. — Я пробую все, что нужно, — и резинку, и вату, и все такое, и я всегда сверху, и я всегда спрыгиваю потом, и я всегда принимаю потом душ, в точности как вы мне говорили, и я мою с лимоном и содой, но стоит мужчине подышать возле меня — и все, росточек уже в грядке.

— Может, проще всего держаться подальше от мужчин, которые на тебя дышат? — заметила Мать.

— И что? Чтобы в моей памушке тоже завелась ржавчина, как в ваших?

— Уличная кошка, — сказала Мать. — Подставляет задницу и задирает хвост. Такая сестра мне досталась.

Черная Тетя не раз исчезала из дома на несколько часов. Бабушка говорила:

— Интересно, с кем она сейчас?

А Рыжая Тетя говорила:

— Интересно, что она делает сейчас?

А Мать говорила:

— Я не знаю, с кем она сейчас, но я точно знаю, что она сейчас делает.

Но не все эти исчезновения Черной Тети заслуживали тех подозрений, которые они порождали в воображении других женщин, потому что зачастую она вовсе не отправлялась к какому-нибудь мужчине, чтобы тот ее усыпил, а ограничивалась тем, что крадучись пробиралась в заветный парк Дома слепых. Там она ложилась на траву, нюхала цветы и рассматривала жирных золотых рыбок, которые лениво плавали в маленьком бассейне.

С НАСЛАЖДЕНИЕМ И С НЕЖНОСТЬЮ

С наслаждением и с нежностью, буквально так, я вспоминаю тот первый раз, когда она позволила мне присоединиться к одной из этих вылазок. Был ранний утренний час, в воздухе плыла прохлада покрытого росой парка, и, когда солнце поднялось за их спинами, окружавшие парк кипарисы стали казаться черными тенями воткнутых в землю копий.

— Пойдем, — сказала она. — Сейчас я покажу тебе такое, чего ты еще ни разу не видел. Пошли со мной.

— А если нас поймает Готлиб?

— Не бойся. Несмотря на то что он безногий, у него доброе сердце. А кроме того, за кусочек нашего макового пирога он сделает для меня все.

Готлиб, безногий садовник Дома слепых, с ума сходил по всему печеному. Мальчик Амоас говорил, что по ночам он «едет на своей тележке к Анжелу, чтоб попросить у них горбушку спеченного хлеба». Готлиб особенно любил маковые пироги, которые мои тети пекли по четвергам, но, даже зная об этом, я не переставал его бояться. В сущности, образ этого Готлиба на его большой, сверкающей инвалидной тележке, его могучие руки, которые гребут рычагами, движущими ее колеса, и огромный желтый кот, восседающий на обрубках его ног, — все это врезалось в мою память в мельчайших деталях и вызывает у меня сегодня точно такую же дрожь, как тогда. Оба они, и Готлиб, и желтый кот, давно уже мертвы, но всякий раз, когда я поднимаюсь из пустыни, чтобы навестить Большую Женщину, и вижу десятки желтых котов, что живут сегодня в ее квартале, я снова и снова содрогаюсь. Похоже, будто их страшный праотец раскололся на тысячу одинаковых зеркальных осколков. Верно, никто из его потомков не наделен его размерами, силой и злобностью, но воображение вновь высвобождает в моем теле тот давний ужас.

Черная Тетя взобралась по прутьям ворот, протянула длинную обезьянью руку, потянула и подняла меня к себе.

— Осторожней, тут острые концы. — Она уронила меня по другую сторону ворот и тут же спрыгнула и приземлилась рядом. — Тсс… Эти слепые все слышат.

Из интерната слышались голоса: «Встать! Встать! Встать!» И понукания: «Быстрее! Пошевеливайтесь, пошевеливайтесь!» И вдруг — звук звонкой пощечины и гневное: «Ты встанешь, наконец?!» — а за ним ужасный вскрик ребенка: «Не надо! Не надо! Не бейте меня так! Хватит!»