Ночь огня - читать онлайн книгу. Автор: Решад Нури Гюнтекин cтр.№ 27

Что касается этого исключения, его можно считать естественной погрешностью, своего рода детской болезнью, сродни скарлатине, кори, коклюшу...

Молодой организм развивается подобно бабочке, претерпевая различные превращения, а кризис выбирает наиболее подходящую фазу, чтобы сразу же проявить себя.

В тот вечер, вернувшись домой, проводив отца и мать, болезнь накрыла меня с головой. Ее первые леденящие кровь отголоски я ощутил, когда родители только приехали и спустились с той же самой горы. Позже это ощущение еще несколько раз давало знать о себе. Что самое странное, в этот раз приступ начался в той же точке пути и опять принял обличье страха перед смертью родителей. Однако теперь это было не сомнительное предчувствие, а решительная уверенность. Фантазии того вечера причиняли мне невыносимую боль, сводили с ума, но вот что странно: когда я через много лет действительно лишился родителей, боль потери оказалась не такой мучительной.

Что означала эта несвоевременная тоска? Я говорю «несвоевременная», потому что подобную романтическую печаль я должен был ощутить раньше. Например, когда отправлялся в пансион из родного дома или когда меня сослали в Милас. Между тем в школе я не только не тосковал, но даже не чувствовал неловкости, присущей новичкам. Точно так же я ничего не ощутил, когда спускался с горы в измятом костюме, кургузом после купания и просушки, в грязных башмаках и с веточкой черешни за ухом.

Два старика остановились в моем доме на несколько дней, и что-то во мне сломалось, потрясая глубины сознания. Я был похож на зуб, который не доставляет беспокойства, пока цел, но начинает болеть по любой ничтожной причине, как только в нем образуется дырка. Следовало найти ее и выявить причины ее появления. Позже я много размышлял об этом, но, как я уже говорил, до сих пор ничего не понимаю.

С каждым днем болезнь наваливалась на меня все сильнее. Ничто меня не интересовало. Церковный квартал теперь казался мне грязным и убогим, а ведь я раньше так любил его. Из окружающих только тетушке Варваре удавалось хоть как-то заинтересовать меня, да и то потому, что, глядя на нее, я вспоминал мать.

Когда я смотрел на ограду, покрашенную и починенную отцом, на те места, где он садился отдыхать, когда мы шли по улице, меня охватывала непонятная тоска и безнадежность.

Следить за собой я перестал совершенно. Раньше я тщательно заботился о внешнем виде, но теперь мои волосы отросли и спутались, штанины брюк запылились и запачкались, красивые галстуки уныло висели поверх грязных рубашек с оторванными пуговицами.

Заколоть манжету английской булавкой казалось проще, чем попросить тетушку Варвару пришить пуговицу. Когда у меня развязывались шнурки, я наблюдал, как они болтаются при ходьбе, и с удовольствием расширял дыру в ботинке пальцем ноги, как это делают бродяги. Моя работа, бумаги в конторе и счета выглядели похоже. Нищета и несобранность развлекали и притягивали меня.

Теперь, встретив на улице бродягу в пиджаке, который из-за отсутствия пуговиц был подвязан веревкой, и в дырявых штанах, я объяснял такую степень аскетичности не крайней бедностью, а совсем иначе.

Каймакам первым обратил внимание на то, как я изменился.

— Сынок, ради Аллаха, скажи, что с тобой происходит? — спросил он и, не получив ответа, прищурившись продолжил: — Надеюсь, ты не влюбился по уши в какую-нибудь девушку из квартала. А если так, вовсе незачем заболевать... За три-пять локтей ситца любая из них... Впрочем, чем это я тебе голову забиваю.

Теперь меня больше тянуло в поля, чем на городские улицы. В Миласе началась осень, и удушливая жара то и дело перемежалась дождями. С разрешения главного инженера я отправлялся в длинные прогулки к Кюллюку и Бодруму, часто ночуя в палатках дорожных рабочих.

Одним из симптомов болезни стала любовь к полям, стремление быть поближе к животным и одновременно подальше от людей. Главным моим наставником в этом деле следует считать беднягу Меджнуна [39] , который построил гнездо для птиц на своей голове. А вместе с ним и других прославленных поэтов: Ферхада, Керема и Камбера [40] . Их недуг принял форму девичьего лика, заставляя влюбленных разбить свой саз [41] и бежать в пустыни и горы...

Но у меня была другая причина для страданий: отец с матерью, а точнее, то один, то другая. Интересно, покинула бы меня болезнь, если бы я в тот момент воссоединился с ними? Думаю, нет. Пробыв совсем недолго рядом с ее кроватью, его ножами для прививки деревьев и банками с краской, я, скорее всего, убежал бы вновь в поля и на расстоянии упивался своей тоской.

Интерес каймакама к литературе выражался не только в заучивании и повторении старинных бейтов. Любил он и новые книги, поэтому обязательно заказывал их из Стамбула, как только весть о появлении новинок достигала его ушей. При этом скупость, а точнее, бедность каймакама доходила до крайности: он никак не мог купить себе новый галстук, хотя старый от длительной носки больше напоминал веревку.

Этот человек считал, что обязан научить меня мыслить, и усердно предлагал некоторые новые книги. А с другой стороны, настаивал, чтобы я занимался каллиграфией и заучивал старые стихи. Поначалу он с особой настойчивостью предлагал мне переводной роман «Рафаэль», повторяя: «Значительное произведение. Газета «Икдам» организовала конкурс и отдала его на перевод трем разным писателям. Читай эту книгу как учебник, заодно узнаешь новые слова».

В нашем доме никто не читал книг, да и не было ничего, кроме Мухаммедие [42] и дивана Фузули [43] , поэтому тяги к чтению у меня не возникло. Стоило мне открыть каймакамовского «Рафаэля», как с улицы доносился голос какой-нибудь девушки или я вспоминал о неотложном деле, заламывал уголок страницы и откладывал книгу в сторону.

Однажды, отдыхая в палатке дорожных рабочих близ Бодрума, я обнаружил «Рафаэля» в своей сумке. Лишь Аллах знает, как там оказалась книга, но на этот раз, несмотря на полное безразличие, которое сковывало тело и мысли, я не смог от нее оторваться. Герой романа, насколько я помню, бродил по горам Савойи совсем один, ночевал близ заброшенных водопадов, в ветхом помещении бывшей водяной мельницы и читал книги при свете огарка свечи, совсем как я. К тому же он влюбился в женщину, больную чахоткой. А однажды, когда они плыли в лодке, привязал ее руку к своей и решил броситься в озеро.