Роковая тайна сестер Бронте - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Митрофанова cтр.№ 134

Пораженная последними словами, Энн инстинктивно прижалась к брату. Из уст ее вырвался сочувственно-отчаянный возглас:

— Бедный! Бедный братец! Ужели и впрямь сами непостижимые силы Тьмы вмешались в твою судьбу? Но как давно это случилось?

— Еще в ранней юности. Задолго до того, как я пристрастился к наркотикам и спиртному. По правде говоря, мое иссякшее вдохновение и послужило основной причиной моего морального падения. Именно так, а не наоборот, как вы все думали. То есть, я хочу сказать, внезапная утрата моих способностей была причиной, а не следствием моего безрассудного поведения. Но я никак не могу взять в толк, как такое могло случиться? Как мог я допустить, чтобы злые силы подшутили надо мной столь жестоко?

— Ко всеобщему прискорбию, злые силы вторгаются в жизнь человека помимо его воли. Ни одному смертному не дано прозреть Небесный Промысел. Однако, — печально продолжала «малютка Энн», — мне почему-то думается, что в твоем случае, милый братец, злые силы совсем ни при чем.

— Ни при чем?! — изумился пасторский сын. — В таком случае, что же это было, милая сестрица. Что со мной произошло? Куда исчез мой творческий дар?!

Пасторский сын пытливо вглядывался в лицо сестры; в его взоре отражался всеобъемлющий страх.

— Скажи мне, дорогой братец, — проговорила Энн, как бы очнувшись от невольных мыслей, — с того времени, как на твое воображение нашло затмение, тебе совсем ничего не удавалось? Ты ведь говорил, что пробовал что-то создавать «долгими мучительными часами» — так, кажется, ты сказал? Неужели из-под твоего пера не вышло даже четверостишия?

— Из-под моего пера довольно часто выходили всевозможные «четверостишия», а порой — и вполне законченные стихи. Но — увы! Все это было лишь блеклой тенью того, что могло бы запечатлеться мною на бумаге. И это не прорвавшееся наружу буйное, неукротимое пламя творчества — я чувствую это — могло бы продолжить свою жизнь в веках.

— Ужели же не было ни одного исключения? — вдруг спросила Энн, — Работы, которой бы ты остался доволен?

— Да! — с отчаянным трепетом и грустью отозвался Патрик Брэнуэлл. — Однажды я ощутил сладостную, почти забытую истому Вдохновения, взял в руки кисть и написал портрет. То был портрет нашей любимой сестры Эмили. Я долго писал его, во что бы то ни стало стремясь продлить то упоительное наслаждение, какое дарило мне каждое мгновение моего труда. В те благословенные часы я чувствовал непостижимое родство с Эмили — не просто братское, но мистическое. Будто бы ее высокий благородный дух вселился в мою бренную плоть и слился с моей душою! Это было истинное блаженство. Эмили словно поделилась со мной на время частичкой своей души; в свою очередь, я в самозабвенном восторге вкладывал свою душу в каждую ее черту. Знай же, сестрица: портрет Эмили — единственная моя работа, которую сам я считаю состоявшейся.

— Этот портрет действительно прекрасен, — улыбнулась Энн. — Но, к моему глубочайшему огорчению, то, о чем ты мне только что поведал, лишь подтверждает мое предположение касательно причины твоего творческого бессилия.

— И какова же эта причина? — дрожащим от неистового волнения голосом спросил Патрик Брэнуэлл.

— Тебе это может показаться весьма и весьма странным. Кроме того, такие сведения потребуют от тебя немалой душевной стойкости. Достанет ли тебе мужества выслушать меня?

— Я уже давно изнемогаю от непостижимости этой загадки. Всеми святыми заклинаю: не мучь меня более! Открой мне мою тайну!

— Не так давно в читальном зале местной библиотеки я изучала книги, только-только пополнившие ее фонд; должно быть, их выписали из столицы… Так вот: среди прочих замысловатых лондонских изданий я наткнулась на томик избранных переводных работ Генриха Гейне [78] . Оригинальное, неукротимое мышление этого блистательного остроумного поэта и публициста, создаваемые им смелые, яркие образы стремительным ураганом вторглись в мое сознание. Некоторые стихотворения и отдельные прозаические фрагменты — те, что особенно захватывали меня, я старалась запомнить наизусть. Одно из мудрых высказываний Гейне как раз и приоткрывает завесу тайны подлинного Поэта. Автор дает свое весьма убедительное истолкование разницы мироощущений Поэта и простого смертного: «<…> Весь мир надорван по самой середине, — говорил Гейне. — А так, как сердце поэта — центр мира, то в наше время оно тоже должно самым безжалостным образом надорваться». Очевидно, под этим метким выражением подразумевается уникальная способность Поэта к полному органическому единению со Вселенной и ее законами. Подлинный Поэт чувствует малейшую несправедливость, царящую в мире, государстве, обществе, семье, и откликается на каждый подобный сигнал всем сердцем.

— Ты хочешь сказать, — задумчиво произнес Патрик Брэнуэлл, — что подлинный Поэт пропускает через свое сердце все, что так или иначе составляет мироздание? Он с одинаковой чуткостью отзывается душою и на глобальные мировые катаклизмы, и на мелкие насущные нужды людей?

— Именно так, — мягко отозвалась Энн. — Ты хотел знать, что произошло с тобой, когда ты ощутил, что лишился творческого дара? Так вот: случилось самое страшное, что могло выпасть на долю несчастного, потерпевшего крушение поэта — ты ощутил свою неспособность пронести через свое сердце все мировые беды.

— Это правда, — обреченно вздохнул пасторский сын. — Я и в самом деле не способен на столь геройский подвиг. Но ведь в юные годы я не ощущал своей несостоятельности! Клянусь всем святым, в ту благословенную пору Вдохновение меня не подводило — оно всегда являлось в урочный час!

— Ты был тогда молод и чист душой. Сердце твое с величайшей готовностью откликалось на все, что бы ни происходило вокруг. Потому в тебе и горел тогда яркий, всепоглощающий огонь — подлинный Поэтический Дар.

— А портрет Эмили? — напомнил Патрик Брэнуэлл.

— В ту пору, когда ты его создавал, тобою владело сознание твоей натурщицы — нашей милой сестрицы. Ты ведь сам давеча говорил, что высокий, благородный дух Эмили вселился тогда в твое сознание. Именно этот подлинно — Поэтический Дух и руководил твоей волей. Тебе выпала величайшая божественная благодать, позволившая тебе ощутить непреложные законы Вселенной и с готовностью отозваться на бренные мирские нужды чутким и трепетным сердцем Эмили, — просто, без тени высокопарности пояснила Энн.

— Боже правый! — потрясенно произнес Патрик Брэнуэлл и, немного помолчав, спросил: — А ты, сестрица? Ты ощущаешь подобное непостижимое единение со Вселенной? Способна ли ты пронести через свое сердце все мирские невзгоды? И что ты думаешь в этом смысле насчет Шарлотты? Соответствует ли ее сердце мученическому назначению Поэта?

— Вне всякого сомнения, у Шарлотты, быть может, самое чуткое и отзывчивое сердце на всем белом свете, не считая, разумеется, нашей дорогой Эмили. Поэтому сам Господь ниспослал Шарлотте и Эмили печать чистейшей благодати, оттиснувшей их творения немеркнущим вовеки Божественным Сиянием.